Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки
Шрифт:
Но у русского мичмана нет настроения спорить. Проще сказать, что тринадцатидюймовые чудовища для «Невского» слишком велики. Нет, корабль не утонет, но деревянный набор может попросту разойтись от чудовищной отдачи.
– А как быть с мониторами?
– Обойдемся уэртовскими семидюймовками. Мониторам хватит, а вам не так жаль их нам отдавать: сами льете и сверлите. А таких, английских, до конца войны не будет.
– Точно. И эти еле успели вывезти… Все бумаги остались в лапах Джона Буля [3] . Ну, я к ним приставил
3
Реальный факт, хотя в нашей истории Великобритания войны КША и не объявляла.
Пока Алексеев жмет руку «толковому офицеру», моряк вытащил из черного зева приспособление: на конце шомпола оказался курвиметр. Снял показания – и лишь тут заметил начальство. Вытянулся, вскинул руку к кепи:
– Сэр!
– Продолжайте, лейтенант. Кстати, вы знакомы с нашим союзником?
– Виделись у Уэрта… Коммандер, – энсином или мичманом Алексеева практически не называли, – вы ведь артиллерист? И при прорыве блокады командовали батареей?
– Да.
– Тогда вот вам загадка: что будет, когда наши сухопутные коллеги забьют порохом вторую камору?
– Вторую камору? – Алексеев удивился. – Не припомню таких орудий. У русских пушек такого не бывает. Позволите посмотреть?
Решительно лезет в наброски, которым еще предстоит стать чертежами. Вполуха слушает речения лейтенанта:
– Английские картузы во вторую не лезут, как банником ни уминай. Я решил, что, раз так, туда не следует закладывать ничего. Пока меня слушают, но командир батареи ждет чертежа. Говорит: измеришь вторую камору, нам нашьют мешочков под картузы – и попробуем англичаночку по-настоящему. Считает, что малые картузы были, но их, как и бумаги, просто не смогли вывезти. Что думаете, коммандер?
А что думать? У орудия на схеме тонкие стенки. Очень тонкие! И как не разрывает… А эти хотят подложить туда пороха. А то и гремучего хлопка.
Рука сама сгребает наброски:
– Лейтенант, следуйте за мной.
Решительный шаг, загадочная полуулыбка.
– Куда, сэр? И отдайте бумаги… я вам не подчинен! Вы даже не офицер Конфедерации!
– Угу. Зато я знаю, кто может разобраться, зачем в пушке вторая камора. В пяти милях от вас находится гений артиллерии! Почему вы не обратились прямо к нему?
Лейтенант мнется. Подстегнуть:
– Ну!
– Видите ли, капитан Уэрта-старший – мой непосредственный начальник. Он ведь не просто промышленник. Он еще и начальник Морского артиллерийского бюро. И я хотел представить ему чистовые чертежи…
– …разорванной пушки?
Спустя час они стояли в кабинете директора артиллерийского завода и заодно начальника Морского артиллерийского бюро Конфедерации капитана Горацио ла Уэрты. На стол легли бумаги – и над заводом разорвался заряд истинной испанской ярости. Да, по сравнению с la furia roja и динамит слабоват…
– Варвары!
Картина – хрестоматийная. Благородный дон в гневе. Величественный человек – рост Дон Кихота, осанка Сида, серебро седины, золото мундирного шитья – собирается предавать свинцу и мечу оскорбителей чести. Прекрасная черноволосая дева висит на правой руке, что не мешает капитану шарить в ящике стола:
– Где мой «кольт»? А, вот. Отлично!
– Я все зарядила. Но пап, ты ведь пошлешь формальный вызов? Полагаю, Юджин согласится стать секундантом…
Горацио ла Уэрта успокоился. Погладил дочь по голове. Из-под густых ресниц сверкнул сердитый взгляд. Но разнос, если и будет, так не при чужих!
– Родная моя, ты о чем? Я всего лишь желаю навестить командующего и поговорить с ним об уровне подготовки гарнизонных артиллеристов. Если явлюсь в парадной форме и при оружии, это сразу настроит его на серьезный лад. Вы что, подумали, что я буду убивать щенка, который чуть не загубил полсотни душ расчета? Так этот еще из лучших… Но, джентльмены, вы были совершенно правы, когда оторвали меня от дел. Если забить заряд в то, что вы называете второй, или малой, каморой, орудие наверняка разорвет. Подозреваю, что его разорвет и в том случае, если эту емкость просто запаять.
– Почему?
– Вспоминайте физику, молодые люди. Как относится давление газа к занимаемому им объему?
Алексеев хлопнул себя по лбу. Уэрта-старший, как всегда, прав. Если вторая камора остается пустой, то самое страшное и опасное давление, возникающее в первое мгновение взрыва, упадет практически вдвое. И не нужны многотонные стяжки! Но…
– А скорость снаряда не упадет?
– Упадет, а вместе с ней и способность пробивать броню, – кивнул Уэрта, засовывая руки в рукава поданного личным слугой мундира, – но чем длинней ствол, тем меньше. То есть делать таким образом мортиру – глупо, гаубицу или колумбиаду – допустимо, а пушку – можно, если она не крепостная. Или если у тебя не хватает металла – вот как у нас…
Вот так, мягко, и нужно было говорить перед строем батальонов тяжелой артиллерии. Но Алексеева – понесло.
Сначала была просьба генерала Борегара.
– Вас, русских, любят. А наших моряков не послушают. Потому я прошу от вас услуги…
Потом – долгая беседа с Горацио ла Уэртой о том, что именно нужно сказать. И черные глаза, отчего-то не дающие отступить.
– Да. Я это вобью в их головы. Если для этого нужен бешеный русский – что ж, считайте, такой у вас есть.
Эффект можно было описать мягче – и не в присутствии целого батальона тяжелой артиллерии. Лицо генерала Талиаферро попеременно принимает все оттенки знамени Юга – краснеет, белеет, темнеет до синевы. Солдаты – не лучше.
Гарнизон фортов Вагнер и Грегг застыл в жестком строю. Перед ними – руки сомкнуты за спиной в замок, ноги шире плеч, взгляд выше голов строя – русский коммандер. Моряк и иностранец. Царский ублюдок – по слухам. Сорвиголова, родившийся слишком поздно: ему бы во времена великих флибустьеров… Ветеран, которому нет двадцати, мичман, занимающий ранговую должность.