Противостояние. Том I
Шрифт:
Мальчик стремился что-то сказать, напрягся, будто в горле застряла кость.
– Он вам не скажет. – Надин положила руку на плечо мальчика. – Не сможет сказать. Я думаю, он не помнит…
Джо отбросил ее руку, и, похоже, это движение разрушило психологический блок.
– Лео! – сказал он громко и четко. – Лео Рокуэй, вот кто я! Я Лео! – И, смеясь, он нырнул в объятия матушки Абагейл. В толпе засмеялись, зааплодировали. Надин как бы отступила на второй план, и вновь Эбби почувствовала, что чего-то не заметила, упустила что-то важное.
– Джо, – позвала Надин. Лицо ее стало бесстрастным, теперь она полностью контролировала себя.
Мальчик чуть оторвался от матушки Абагейл и взглянул на нее.
– Отойди. – Теперь она смотрела на Эбби, обращаясь не к мальчику, а к ней. – Она старая. Ты причинишь ей боль. Она очень старая… и не очень сильная.
– Думаю, я достаточно сильная, чтобы немного пообнимать такого славного парнишку. – Голос матушки Абагейл прозвучал как-то странно даже для ее собственных ушей. – Судя по его виду, дорога выдалась трудной.
– Да, он устал. И вы тоже, судя по вашему виду. Пойдем, Джо.
– Я ее люблю, – ответил парнишка, не двигаясь с места.
Надин дернулась от этой фразы. Ее голос стал резче:
– Пошли, Джо!
– Это не мое имя! Лео! Лео! Вот мое имя!
Маленькая толпа вновь прибывших путников притихла, понимая, что произошло что-то неожиданное, но не зная, в чем именно дело.
Две женщины обжигали друг друга яростными взглядами, как сцепившиеся в схватке тигры.
Я знаю, кто ты, говорили глаза Эбби.
Да. И я знаю, кто ты, отвечала Надин.
Но на этот раз Надин первой отвела взгляд.
– Хорошо. Лео, раз тебе так больше нравится. Пойдем, пока ты не утомил ее еще больше.
Он выскользнул из рук матушки Абагейл, но с неохотой.
– Возвращайся, чтобы повидаться со мной, когда захочешь. – Абагейл смотрела только на мальчика.
– Хорошо, – ответил тот и послал ей воздушный поцелуй. Лицо Надин застыло. Она не произнесла ни слова, пока они спускались по лестнице, ее рука, лежавшая на плечах мальчика, напоминала цепь. Матушка Абагейл наблюдала, как они уходят, вновь отдавая себе отчет, что упускает что-то важное. Когда лицо женщины скрылось с ее глаз, ощущение откровения начало отступать. Пропала уверенность в том, что она чувствовала. Она видела перед собой просто другую женщину, ничего больше… ведь так? Этот молодой человек, Андервуд, стоял у подножия лестницы, и лицо его напоминало грозовую тучу.
– Почему ты так себя вела? – спросил он женщину тихо, но матушка Абагейл расслышала каждое слово.
Женщина пропустила вопрос мимо ушей, молча прошла мимо него. Лео умоляюще посмотрел на Андервуда, однако власть принадлежала женщине, по крайней мере сейчас, и маленький мальчик позволил ей увести себя, увести подальше.
Наступила пауза, и матушка Абагейл внезапно поняла, что не может ее заполнить, хотя это необходимо…
…ведь так?
Разве не ее обязанность – заполнять паузы?
И тут в голове у нее прозвучал мягкий голос: Правда? Это твоя обязанность? За этим Бог привел тебя сюда, женщина? Чтобы назначить официальным встречающим у ворот Нового Сиона?
Я не могу думать, запротестовала матушка Абагейл. Эта женщина права: я УСТАЛА.
Он приходит не только в своем обличье, настаивал внутренний голос. Еще и в обличье волка, ворона, змеи… женщины.
И что это означало? Что здесь случилось? Что, во имя Господа?
Я сидела, такая самодовольная, ожидая, что ко мне придут поклониться – да, именно так я считала, – и пришла эта женщина, и что-то случилось, и я упускаю, что именно. Но что-то в этой женщине… так ли? Ты уверена? Уверена?
Вот когда возникла пауза, и они все вроде бы смотрели на нее, ожидая, что она покажет себя. А она не собиралась этого делать. Женщина и мальчик скрылись из виду, словно они были истинными верующими, а она – жалким, лыбящимся Синедрионом [157] , и они сразу это увидели.
157
Синедрион – в Древней Иудее высшее религиозное учреждение, а также высший городской судебный орган, состоявший из 23 человек.
Ох, но я старая! Это несправедливо!
И тут же, вслед этой фразе, послышался другой голос, едва слышный, низкий и рациональный, голос, который не принадлежал ей: «Не настолько старая, чтобы не понять, что эта женщина…»
Но на крыльцо уже поднимался еще один мужчина, нерешительно и почтительно.
– Привет, матушка Абагейл. Я Зеллман. Марк Зеллман. Из Лоувилла, штат Нью-Йорк. Вы мне снились.
И она оказалась перед внезапным выбором, лишь на мгновение мысленно отметив это. Она могла ответить на приветствие мужчины, поболтать с ним, чтобы он немного расслабился (но не совсем, этого ей как раз не хотелось), а потом точно так же принять следующего, и следующего, и следующего, получая от них все новые слова и знаки уважения, будто пальмовые листья, – или проигнорировать их всех и отдохнуть. Отправиться по тропе собственных мыслей, которая уходила в глубины ее сознания, поискать, что именно пытался сказать ей Господь.
Женщина эта…
…что?
Имело ли это значение? Женщина ушла.
– Мой внучатый племянник жил в северной части штата Нью-Йорк, – ответила она Марку Зеллману. – В городе Роузес-Пойнт. На самой границе с Вермонтом у озера Шамплен. Слышали о таком?
Марк Зеллман заверил ее, что слышал, что практически все в штате Нью-Йорк знали об этом городе. Бывал ли он там? На его лице отразилась печаль. Нет, не бывал. Всегда собирался.
– Судя по тому, что писал Ронни, вы немного потеряли, – ответила она, и Зеллман ушел, сияя, как медный таз.
Другие подходили, чтобы засвидетельствовать свое почтение, как это делали путники, прибывшие ранее, и как сделают те, кто прибудет в последующие дни и недели. Подросток, которого звали Тони Донахью. Джек Джексон, автомеханик. Молодая медсестра Лори Констебл – вот кого им не хватало. Старик Ричард Феррис, которого все звали Судья; он пристально посмотрел на нее, и вновь ей стало как-то не по себе. Дик Воллман. Сэнди Дюшен – красивая фамилия, французская. Гарри Данбертон, который тремя месяцами ранее зарабатывал на жизнь, продавая очки. Андреа Терминельо. Смит. Реннетт. Многие другие. Матушка Абагейл говорила со всеми, кивала, улыбалась, успокаивала, но удовольствие, которое она получала от этого раньше, сегодня ушло, и она ощущала боль в запястьях, и пальцах, и коленях, а кроме того, понимала, что ей пора посетить «Порт-о-сэн», и если она не сделает этого по-быстрому, на платье появится пятно.