Противостояние
Шрифт:
Лене неприятно было, да и бойцам тоже.
— Чаров. Рядовой, — искоса поглядывая на веселившихся, представился голубоглазый, с ярким как у ребенка румянцем на щеках, мужчина. И втихую кулак веселившимся показал. Лена сделала вид, что не заметила.
— Рядовой Хворостин, Пал Палыч. Люблю когда с уважением, — бросил кудрявый.
— Рядовой Суслов, — представился невысокий, щуплый парень.
— Рядовой Палий.
— Рядовой Ишкамбреков. Можно Абрек, — улыбнулся смущенно, глаза веселые, смеются.
— Кузнецов, — буркнул последний, молодой, комплекцией не меньше Васнецова.
— Замечательно. Теперь слушай приказ: в блиндаже прибрать, выставить дежурного, смена каждые три часа.
Мужчины переглянулись опять, Чарова и Васнецова перекосило.
— Вопрос можно? — качнулся к ней Суслов, чем-то похожий на суслика.
— Вопросы, — уточнил Кузнецов.
— Задавайте.
— Как вас зовут?
— Елена Владимировна.
— Вы к нам надолго?
— До победы.
— Ну, мать моя женщина, роди меня обратно! — высказался Васнецов и в небо уставился. Чаров исподтишка солдатам за спиной Лены кулак опять показал и мину устрашающую состряпал.
— Еще вопросы?
— Замужем? — игриво повел плечами Абрек.
— Еще вопросы?
— Так задали.
— Не из моей биографии.
— Кто вас к нам послал?
— Война, — отрезала. — Мой приказ ясен? Выполнять.
Мужчины разошлись, начали сновать туда-сюда с ведрами, недовольно поглядывая на Лену. А та сидела у блиндажа и терпеливо ждала, делая вид, что не видит, как гогочут солдаты у берез, подтрунивая над Чаровым и Сусловым, не слышит ворчания своих подчиненных, недовольного даже злого и пренебрежительного.
— Товарищ лейтенант, мы вам там отгородили плащ палатками, вы проходите, устраивайтесь, — услужливо сообщил ей сержант.
— Спасибо, — кивнула Лена.
Она действительно сильно устала и буквально с ног валилась, раны, будь они неладны, ныли. И очень хотелось спать и есть, даже не знала, чего больше.
— Товарищ сержант, как вас зовут?
— А? Андрей Васильевич.
— Андрей Васильевич, как бы еще умыться да чайку попить?
— А? Сделаем, товарищ лейтенант.
— Спасибо еще раз, — прошла в блиндаж.
Слева, правда, повесили плащ-палатки, организовав занавеску. За ней ничего не было, закуток пустой.
Лена кинула вещ мешок на пол и села у стены, вытянув ноги, закрыла глаза.
Пять минут покоя, всего пять, — заверила себя.
Глава 31
Ян осунулся за эти несколько дней. Мысль, что он отказался от собственной дочери, не давала ему покоя и ела, ела, как ржавчина металл. Он пытался найти Лену, однако понимал, что с его стороны все движения бессмысленны. Но был один человек, который наверняка мог ему помочь.
Но ни дозвониться, ни застать брата дома Банга не мог.
Колю лихорадило. Паршивое состояние основательно расплющило его, вынуждая лежать под шинелью, обливаясь потом. Миша то отварчики какие-то в него вливал, то таблетки впихивал, что Света принесла, то пищу усиленно скармливал.
— Есть надо, быстрее поправитесь, товарищ майор. И вообще, в госпиталь вам надо.
— Отвали! — скрипел зубами мужчина.
— Тогда ешьте и спите!
— Отвали! — Николая заколотило мелкой противной дрожью. Он укутался шинелью и то ли заснул, то ли в дурман провалился.
— Товарищ лейтенант, чаек поспел! — сообщили за занавеской.
Лена дернулась, очнувшись, лицо потерла, сон гоня.
— Спасибо, — поблагодарила сержанта и за стол села, куда он кружку поставил. Тоже примечательно — за столом никого и ничего. Все демонстративно на полу сидели и грызли сушки, доставая из холщевого мешка. Рядом с Чаровым горкой сахар на тряпице лежал.
А на столе сиротливая кружка с кипятком.
Обидно, противно, но ладно. И это переживет.
Но вот сахар…
Лена, как не хотела строгой и неприступной быть, уставилась на него с не меньшим удивлением, чем на тот одуванчик, который ей сержант подарил. Сахар она два года не видела и казался он ей, чем-то нереальным, и заманчивым, как туфельки на каблучке или губная помада.
Мужчины брали и ели его, взглядами девушке давая понять — не для тебя. У Лены в желудке заурчало. Уткнулась в пустой кипяток в кружке, обняла ее руками: ерунда, выдержит.
Васнецов даже усмехнулся, братве подмигнул: получила девчонка! Не будет впредь командиршу изображать!
Ага. Выживем, пусть в другое отделение двигает! — поддержал его Чаров.
Во-во, — подмигнул Хворостин.
— А разрешите спросить, товарищ лейтенант, вы опыт-то боевой имеете? — с поддевкой поинтересовался Суслов.
— Два года.
— Это ж с какого года вы служите? — ехидно прищурился Кузнецов.
— С сорок первого, — покосилась на него и опять в кружку уставилась.
Сил не было что сушки, что сахар видеть. И вспомнилось, как они сухарями последними в отряде делились. Голодно, а чтобы сам съел, другой голодный остался — не было такого. Голод вообще дело жуткое, боялась она его, потому что дурела: желудок подводило, голова не на месте была. И в ней одни мысли: съесть бы что-нибудь. В первую зиму вон лебеду с мукой мешали и хлеб пекли, горечь, а вкусно казалось, спасу нет как. Или сосульку пососешь — ой, вкусно.
Гриша сушку достал: неохота, а все равно впихивать в себя буду — уставился на Лену демонстративно. Взгляд по лицу скользнул в сторону рук и, аппетит вовсе пропал. Смотрел на «кляксу» на тыльной стороне ладони и челюстью двигал, а сушку в руке держа. Странная рана, это как можно ее заработать было? Рученка-то махонькая у лейтенанта и такая вмятина посередине… Стоп, это как Санина два года уже служит? Ей сколько лет-то?
В голове защелкало, складывая возраст, внешность, шрам, и нехорошо как-то стало, неуютно. Вздохнул, сушки сгреб и хлопнул их на стол перед ней, сам напротив сел, на вторую руку уставился — а там точь в точь такой же шрам. Свежий. И мурашки по спине побежали от подозрения, откуда они могут быть, эти «близнецы».