Противостояние
Шрифт:
— Угощайтесь, — бросил глухо, кивнув на сушки, взгляд пытливый и чуть виноватый стал.
Лена подумала ослышалась, уставилась недоверчиво.
Хворостин у виска покрутил, намекая, что Гришка все планы ломает, но тот лишь отмахнулся и рожицу ему скорчил, пока лейтенант за сушкой тянулась.
— Спасибо.
— А? Не за что. Вам лет сколько?
— Восемнадцать, — улыбнулась, млея: вкусная сушка.
— Ееее!… - растянулся у стены Славка Палий.
Выходило мало им бабу командиром поставили, еще и соплячку! Здорово! — скривился: это ж как их, разведчиков, командование уважает?!
Чарова и Хворостина перекосило, оба тихо в унисон выругались.
Васнецов же спиной в стену уперся, искоса на девушку поглядывая: складывал. Выходило, что только так, как он думал, она шрамы на руках получить и могла, и спросил, чтобы подтвердить свою догадку или опровергнуть:
— Как же вы два года служите, если вам только восемнадцать?
— А фриц не спрашивал, сколько мне лет. Да и всем нам за эти два года далеко не восемнадцать и не двадцать стало — век, минимум.
И опять за сушкой. Мела она их с завидной скоростью. Тоже примечательно.
Лена взгляд его заметила, опомнилась. Руку от мешка отдернула — хватит уже. Совесть надо иметь. Мужчинам сильнее женщин всегда есть хочется, они больше и организм больше требует.
В блиндаж мужчина заглянул:
— Братва!!
И тон сбавил, лейтенанта увидев:
— Здравствуйте еще раз, товарищ лейтенант! — заверил бодро. Лена глянула — тот сержант, что ей одуванчик подарил:
— Здравствуйте, Сергей.
— Ерофеев! Бродяга! Вернулся! — поднимались бойцы, к нему двинулись и вынесли всем составом.
— Ну, я тоже… покурить, — кивнул Замятин и бочком из блиндажа. Васнецов и Санина только остались.
Гриша папиросы достал трофейные, мял одну, взгляда изучающего с девушки не спуская.
— Что-то не так? — уставилась на него.
— Да нет, все так, — протянул. Дунул в папиросу, взгляд на сахар упал. Подошел, взял, перед Леной положил. — Угощайтесь.
— Это не мое, — она даже отпрянула от такой щедрости.
— А здесь все наше — общее. Закурю?
Девушка неуверенно кивнула — сахар смущал. Подумала и решила:
— Один кусочек возьму.
Васнецов усмехнулся, отворачиваясь: дитя просто, и взгляд дитячий, и сама цыпленок. Разведка, блин!
Закурил и услышал, как братва не таясь Сереге Ерофееву жалится:
— Не, ну представляешь?! Бабу к нам начальством!…
— Да нормальная она, хорошая девчонка. Мы с ней вместе из госпиталя возвращались…
— Не, ты сюда слушай — мы разведка, да? А нам ясельную группу, как нянькам. А мы няньки? У Васильича вона пять «языков» на счету, у меня восемь, у Гришки двенадцать! А нам, как зелени, как первогодкам каким-то! Умыли! А за что?!
Васнецов на девушку покосился — та усиленно чай пила, делая вид, что не слышит громкий разговор возмущенных разведчиков. Лицо замкнутое, только пятнами шло.
Выдержка есть — хорошо.
Ночью Лена долго заснуть не могла — неудобно на голом, неровном полу и холодно жуть, шинель не больно спасает, если на ней лежишь, ею и укрываешься. Да и шепот за «занавеской» мешал. Гудели мужики, решали, как Лену выжить.
— Чего вы, не пойму? — влез Абрек. — Красивая девушка, гордится надо, командир такой, цветы носить.
— Я б носил, если она не моим командиром была, — признался Суслов.
— Чем гордиться-то Абрек, ты головой думай, да, верхней! За «языком» пойдем, на боевое — ты как с ней будешь? Много баба понимает?
— Да чего говорить? Весь батальон гогочет — пофартило, говорят, вам славяне, девка теперь командует. Стыдоба!
— Гриш, ты чего молчишь?
— Горячку не порите, вот мое слово.
— Ты чего? Втюрился, что ли?
— Дурак ты, Суслик. Спи давай, малолетка озабоченная.
— Поспишь тут. Я вот выйти из блиндажа боюсь — ржут ведь «кони» всем составом.
— Поржут и перестанут.
— Нет, ну какой идиот девчонку командиром разведки поставил?!
— Саня, спи!
— Да не могу я! Переворачивает всего! Почему я эту пигалицу слушать должен?! Нет, Гриш, объясни!
— На боевое сходим, там посмотрим.
— Да не пойду я с ней на боевое! Меня мама домой ждет! Я с таким командиром хрен домой вернусь!
— Тьфу на тебя, полудурок! Чего городишь?
— Спите вы! Дня мало разбираться?!
Стихло потихоньку и, Лена задремала, решив даже не думать о происходящем. Перетолчется, ничего, — уверила себя. А в животе все равно от страха холодно было.
— Нет!! — пролетело по блиндажу в темноте.
Чаров с Палий сели, спросонья таращась друг на друга:
— Чего это? Чего?!
Гришка лицо потер, пытаясь сообразить: послышалось что ли?
И опять:
— Нет!… Уходите!…
И дошло, за плащ — палаткой выкрикивают.
— Это она что ли? — перекосило Саню. Славка взвыл:
— Ой, ее, она еще и орет по ночам! Не, ну на хрена козе баян? Как хотите братва, а так не играю — наф-наф девушку, — взбил вещ мешок, под голову сунул, лег, шинель на голову натянул.
Вроде тихо стало, а за занавеской все едино то стоны то шепот, то жалкий, то зовущий — засни так.
Васнецов не выдержал, слушал, слушал и встал. Взял огонек в гильзе, палатку отогнул, покашлял, предупреждая — тихо. Заглянул, а девушка на полу на шинели лежит, в обмундировании даже сапоги не сняла. Разметалась — русалочка просто.
Только видны у «русалочки» в расстегнутый ворот гимнастерки и исподнего лиловые свежие рубцы на грудине ближе к шее.
Перекосило Гришу от них, и ни злости на девушку, ни обиды, а вот на себя образовалось — много.