Протокол «Сигма»
Шрифт:
– Неужели? – Анна сделала несколько бессмысленных пометок в своем желтом блокноте.
– В Аргентине настали другие времена. Проклятые дни, когда Йозеф Менгеле мог открыто проживать здесь под своим собственным именем, миновали. Диктатура Перона давно рухнула. Теперь Аргентина – демократическая страна. Йозеф Шваммбергер был экстрадирован. Эрих Прибке тоже. Я не могу даже припомнить, когда мы в последний раз арестовывали нациста.
Анна резко перечеркнула свои каракули:
– А если посмотреть иммиграционные документы? В которых зарегистрированы
Перальта помрачнел:
– Возможно, такие документы имеются в Национальном Регистре, в Миграционном департаменте – учетные карточки, заполненные от руки. Но наше побережье тянется на несколько тысяч километров. И кто знает, сколько буксиров, шлюпок и траулеров за последних десять лет причаливало, никем не замеченные, к каким-нибудь estancias – ранчо и поместьям? В одной только Патагонии сотни и сотни километров береговой линии, которые некому контролировать.
Он опять проткнул ручкой воздух:
– К тому же в тысяча девятьсот сорок девятом году Перон объявил всеобщую амнистию всем тем, кто въехал в страну по фальшивым документам. В силу этого маловероятно, что где-нибудь могут найтись иммиграционные документы на имя Йозефа Штрассера, даже если он сам действительно здесь. Правда, вы можете поехать в Барилоч, это лыжный курорт, и поспрашивать там. Немцам нравится Барилоч – он напоминает им их любимую Баварию. Но я бы на вашем месте не слишком надеялся на положительный результат, хотя мне и очень жаль вас разочаровывать.
Не прошло и двух минут с тех пор, как Анна вышла из офиса Перальты, как человек из Интерпола поднял трубку телефона:
– Маурицио, – сказал он, – у меня только что была очень интересная гостья.
В Вене, в современном административном здании добродушный на вид человек средних лет без интереса наблюдал, как бригада строителей разбирает перегородки, украшенные надписями «Приемная», «Конференц-зал» и тому подобное, и увозит их фрагменты на грузовом лифте. Вслед за стенами настала очередь стола для совещания из «формайки», простого металлического письменного стола, и разнообразной оргтехники, в том числе недействующего телефонного коммутатора и вполне рабочего компьютера.
Этот мужчина в очках был американцем, который почти десять лет занимался тем, что представлял различные службы по всему миру. Смысл этого занятия неизменно оставался для него тайной. Он даже никогда не видел шефа компании, не имел совершенно никаких догадок насчет того, кто это может быть. Он знал только, что этот таинственный шеф был деловым партнером владельца здания, последний же с удовольствием предоставлял кому-либо в аренду одиннадцатый этаж.
Все это очень походило на разборку декорации в театре.
– Эй, – крикнул американец в очках, – снимите кто-нибудь вывеску в приемной. А печать с гербом США оставьте мне, ясно? Она еще может пригодиться нам.
Нью-Йорк
Телефонный
К несчастью, доктор Рейсингер терпеть не мог телефона, поскольку ему много лет приходилось почти непрерывно вести телефонные разговоры, за исключением разве что тех часов, когда он спал. А на своем посту в международной консультационной фирме «Рейсингер Ассошиэйтес» он был занят еще сильнее, чем в бытность государственным секретарем.
В глубине души он боялся, что, после того как покинет правительство и засядет за мемуары, его забудут, общество утратит интерес к нему, он станет обычным знатным отставником, и ему останется лишь время от времени выступать в передаче «Найтлайн» да высасывать из пальца статьи для «Нью-Йорк таймс».
Но его страхи оказались напрасными – он стал еще более знаменитым и, конечно же, намного более богатым. У него появились воистину глобальные планы. В сравнение с ними не шли даже те идеи, которые он вынашивал, занимаясь челночной дипломатией на Ближнем Востоке.
Он нажал на кнопку:
– Да?
– Доктор Рейсингер, – произнес голос на другом конце линии, – это мистер Холланд.
– А, доброе утро, мистер Холланд, – весело откликнулся Рейсингер.
С минуту они дружески болтали, а потом Рейсингер произнес:
– Это не проблема. У меня есть хорошие друзья в правительствах едва ли не всех стран мира, но все-таки я думаю, что самым действенным способом будет обратиться прямо в Интерпол. Вы знакомы с генеральным секретарем Интерпола? Очень интересный человек. Давайте-ка я ему сам позвоню.
Пациент номер восемнадцать лежал на больничной кровати, закрыв глаза, в его левую руку была воткнута трубка от капельницы. С самого начала процедуры его все время трясло. Его тошнило и периодически рвало в стоящее возле кровати подкладное судно. Около кровати стояли медсестра и техник, наблюдая за пациентом.
Врач, которого звали Лёфквист, вошел в процедурную и направился прямо к медсестре.
– Ну как температура? – спросил он. Они разговаривали по-английски, поскольку английским Лёфквист владел гораздо лучше, чем немецким, несмотря на семь лет работы в этой клинике.
– Не спадает, – с волнением в голосе ответила медсестра.
– А тошнота?
– Постоянно рвет.
Доктор Лёфквист повысил голос и обратился по-английски к пациенту номер восемнадцать:
– Как вы себя чувствуете?
– Чертовы глаза! Они болят! – простонал пациент.
– Все нормально, – сказал Лёфквист. – Ваше тело пытается отторгнуть препарат. Так всегда бывает.
Пациент номер восемнадцать поперхнулся, наклонился над судном, и его снова вырвало. Медсестра вытерла ему рот и подбородок влажной тряпкой.