Протокол «Сигма»
Шрифт:
В Нью-Йорке, как он рассчитал, сейчас десять часов вечера. Скорее всего, отец до сих пор на ногах – он обычно поздно ложился и рано вставал, так было всегда, а если даже Бен и поднимет отца с постели, то это его не заботит. Больше не заботит.
Прогуливаясь по Университетштрассе, чтобы размять ноги, Бен удостоверился, что его телефон подключен к европейскому стандарту GSM, и набрал номер Бедфорда.
Трубку взяла миссис Уолш, экономка.
Миссис Уолш, которую Бен всегда считал ирландской версией миссис Дэнверс из «Ребекки» [43] ,
43
Роман известной английской писательницы Дафны Дюморье (1907—1989).
– Бенджамин? – сказала она. Ее голос показался ему странным.
– Добрый вечер, миссис Уолш, – устало ответил Бен. – Мне надо поговорить с отцом. – Он заранее настроился выдержать сражение с этим стражем отцовской крепости.
– Бенджамин, ваш отец уехал.
Бен похолодел:
– Куда уехал?
– Я не знаю.
– А кто же знает?
– Никто. За мистером Хартманом сегодня утром заехал автомобиль; он никому не сообщил, куда собирается. Ни слова. Он только сказал, что «какое-то время» его не будет.
– Автомобиль? За рулем был Джанни? – Джанни, веселый и беззаботный человек, являлся постоянным шофером отца, и старик был привязан к нему, хотя, конечно, не показывал виду.
– Нет, не Джанни. Автомобиль был не вашей фирмы. Он просто уехал, без каких-либо объяснений.
– Не понимаю. Он же раньше так не поступал?
– Никогда. Перед тем как выйти из дома, он взял с собой свой паспорт.
– Паспорт? Ну, это уже о чем-то говорит, вам не кажется?
– Но я звонила в его офис, говорила с секретаршей, она ничего не знает – ни про какие международные поездки. Я думала, что, возможно, он что-нибудь говорил вам.
– Ничего. Ему кто-нибудь звонил?
– Нет, я не… Подождите, я загляну в книгу сообщений. – Минутой позже она подошла к трубке снова. – Звонил только мистер Годвин.
– Годвин?
– Да, там написано – профессор Годвин.
Это имя застало его врасплох. Принстонский историк Джон Барнс Годвин был научным руководителем Бена, когда тот учился в колледже. И еще, понял Бен, в том, что Годвин звонил Максу, не было ничего странного: несколько лет назад, под впечатлением рассказов Бена о знаменитом историке Макс дал Принстону деньги на основание Центра изучения человечества, директором которого стал Годвин. Но почему этим двоим взбрело в голову пообщаться между собой именно в это утро? А потом Макс исчез.
– Дайте мне его номер, – сказал Бен.
Узнав номер, он поблагодарил миссис Уолш и отключился.
«Странно», – подумал он. Бен представил, что отец куда-то сбежал, ведь ему теперь известно, что его прошлое раскрыто или вот-вот окажется раскрытым. Но эту мысль он сразу же отбросил как бессмыслицу: от чего бежать? И куда?
Бен знал, что в том состоянии, в каком он находится – изможденный физически и морально, – он не может ясно мыслить. Ему совершенно необходимо поспать. Он чувствовал, что все выводы, сделанные им сейчас, далеко не самые логичные.
Он подумал: Питер знал нечто, нечто о прошлом их отца и о компании, которую Макс помог основать, и вот
А потом…
А потом я нашел фотографию основателей этой компании, и мой отец оказался среди них. Затем в хижине Лизл и Питера я нашел страницу из учредительного документа Корпорации. А потом они попытались убить нас обоих – меня и Лизл – и скрыть улики, взорвав дом.
Так что вполне возможно, что они… снова эти безликие и безымянные Они… вышли на моего отца и дали ему знать о том, что секрет перестал быть секретом. Секрет его прошлого или, может быть, секрет этой непонятной Корпорации? Или всего сразу?
Вероятно, так все и было, очень вероятно. И теперь они пытаются уничтожить любого, кто знает об этой компании…
Что еще могло заставить Макса так внезапно и таинственно исчезнуть?
Может быть, его заставили куда-то поехать и там с кем-то встретиться…
Бен был уверен только в одной своей догадке: внезапное исчезновение отца было каким-то образом связано с убийствами Питера и Лизл и с обнаружением документа.
Он вернулся к «Рэнджроверу», заметив в свете восходящего солнца глубокие царапины, испортившие краску на боках, и поехал обратно на Зёрингенплатц.
Поставив машину у тротуара, он уселся поудобнее и позвонил в Принстон, Нью-Джерси.
– Профессор Годвин?
Судя по голосу, старый профессор уже спал.
– Это Бен Хартман.
Джон Барнс Годвин, специалист по европейской истории двадцатого века, был в свое время самым популярным лектором в Принстоне. Хотя он давно уже отошел от дел – ему исполнилось восемьдесят два года, – но все равно каждый день приходил на работу в университет.
Бену представился Годвин – высокий, костлявый, седой, с морщинистым лицом.
Годвин был для Бена не только научным руководителем, но и в какой-то степени заменял отца. Бен вспомнил, как однажды они сидели в заваленном книгами кабинете Годвина в Дикинсон-холл. Янтарный свет и особый – смесь плесени и ванили – запах старых книг.
Они беседовали о том, каким образом ФДР [44] вовлек придерживающиеся изоляционистской политики Соединенные Штаты во Вторую мировую войну. Бен писал работу о ФДР и сказал Годвину, что его больно поразила нечистоплотность поступков Рузвельта.
44
Аббревиатура от имени «Франклин Делано Рузвельт» – 32-й президент США (прим. пер.).
– Ах, мистер Хартман, – ответил Годвин. Тогда он называл Бена именно так. – Как там у вас с латынью? Honesta turpitudo est pro causa bona.
Бен тупо посмотрел на профессора.
– Если цель хороша, – перевел профессор с лукавой улыбкой, медленно и раздельно проговаривая слова, – то и преступление есть добродетель. Публилий Сир. Этот человек жил в Риме за сто лет до Христа и сказал много умных вещей.
– Не думаю, что я с этим согласен, – заявил Бен, наивный студент, охваченный праведным негодованием. – По мне, в этих словах нет ничего, кроме оправдания обмана. Надеюсь, что я никогда такого не скажу.