Протокол "Второй шанс"

slip

Спуск закончился и шум людской толпы, пробивающийся сквозь гул в ушах, оповестил о том, что они приближались к пункту назначения. Паллатин. Где бы конкретно его не держали все это время, это место точно было на Паллатине.

Конец пути маячил за углом. Гай нервно сглотнул, - и это не ускользнуло от внимания неведомо как оказавшегося рядом Октавия. Тот ухмыльнулся и их взгляды пересеклись.

– Почему? – вопрос сорвался с губ сам по себе, прежде чем Гай успел не то, что подумать – вообще осознать, что собирается что-то спросить. Корка на так и не заживших губах треснула и рот уже привычно наполнился вкусом крови.

Дурацкий вопрос. Сейчас, когда от былых иллюзий не осталось даже бледной тени, ответ на него был совершенно очевиден. Он был не более, чем помехой. Внезапно появившейся на проложенном пути Октавия к власти помехой. А помехи нужно было устранять.

Пусть очень во многом Октавий и походил на Суллу, конкретно эту черту он словно позаимствовал у Помпея[1].

– Мертвые должны оставаться мертвыми, - спустя бесконечно долгие секунды холодно отрезал Октавий – и Гай встал на месте как вкопанный.

Его ошеломленный невидящий взгляд смотрел одновременно и на Октавия и сквозь него.

Бесполезные возражения застряли в горле. Пусть, задавая вопрос, Гай точно знал, какой услышит ответ, тот все равно стал шоком слишком сильным для того, чтобы его так просто переварить.

Кто-то аккуратно постучал его по плечу – и оно тут же отозвалось острой болью. Шумно вдохнув, Гай пришел в себя и обернулся. Тот же самый мальчишка-легионер умоляющим взглядом смотрел прямо ему в глаза.

– Пойдем, - тихо сказал легионер, - Пожалуйста, - в его голосе не было ни вполне ожидаемой ненависти, ни презрения, ни даже отрешенности. Наоборот – беспокойство.

Неожиданное и непонятное, оно наталкивало на определенные размышления.

– Что вы с ним церемонитесь?! – недовольно прикрикнул на легионеров Октавий.

Легионер переводил взгляд то на Гая, то куда-то ему за спину и, казалось, готов был расплакаться. Сослуживцы его замерли в растерянности, ожидая, что предпримет товарищ.

Гай несколько раз кивнул легионеру, избавляя его от необходимости следовать потенциальному приказу, который он столь явно не хотел выполнять. Обеспокоенность на лице того сменилась облегчением - и они пошли дальше.

Каждый шаг давался с трудом и чем ближе становился шум толпы, тем тяжелее было заставить себя просто продолжать идти. Какая-то часть сознания отчаянно сопротивлялась неизбежному, требуя то ли бить, то ли бежать, главное - прямо сейчас. Слушать ее было нельзя – на кону стояло слишком многое.

Они шли дальше. Над головами легионеров возвышались храмы. Вдалеке виднелась базилика Эмилия и недостроенное здание курии. Прямо перед ней вздымались в небо верхушки ростральных колонн. Голоса невидимых людей притихли.

Пройдя мимо базилики, они остановились перед покрытым строительными лесами зданием курии – и легионеры расступились являя взору ступени, что вели на ростры и хмурящегося мордатого друга Октавия, который стоял прямо перед ними.

Финишная прямая закончилась. Конец маячил на расстоянии вытянутой руки.

Ужасно хотелось курить – и Гай не мог придумать ни одной достаточно веской причины этого не сделать.

Он подошел к Октавию, который раздавал последние команды легионерам и Агриппе, и, заставив того вздрогнуть от неожиданности, хрипло сказал:

– Даже смертникам положено право на последнее желание.

На мгновение растерявшийся, Октавий быстро взял себя в руки и удивленно вздернул бровь. Его друг нахмурился еще сильнее.

– И чего же ты хочешь? – спросил Октавий.

– Твои парни еще после ид, отобрали у меня одну красную картонную пачку, - он жестом показал примерный размер, - И зажигалку. Верни их мне. Курить жутко хочется.

Нахмурившись, Октавий шепотом перебросился парой слов с Агриппой, после чего коротко кивнул и подозвал к себе незнакомого белобрысого раба. Похоже, просьба не вызвала у них подозрений, и они были не против ее удовлетворить.

Стоило рабу исчезнуть из поля зрения, Октавий раздал еще несколько команд присутствующим и под охраной легионеров поднялся наверх, на ростры. Шум народа, столпившегося по ту сторону мраморной конструкции, полностью смолк.

Голос Октавия пронесся по необычайно тихому форуму подобно раскату грома. Гай старался не прислушиваться к его словам, но полностью избежать этого было невозможно – и он скоро сдался, признав бессмысленность этой затеи.

Белобрысый раб обернулся на удивление быстро. Октавий только дошел до того пункта своей речи, который обличал коварного Антония и его не менее коварного пособника, и Гай едва сдерживался, чтобы не рассмеяться самым неприличным образом. Для него, знавшего всю подоплеку событий, версия, которую представлял публике Октавий, выглядела как горячечный бред.

Раб протянул ему мятую пачку сигарет и ошарашенно отшатнулся, как только его взгляд скользнул по неуместной кривой улыбке на его избитом лице.

Повергая раба в еще больший шок, Гай вопросительно поднял брови, вытряс из пачки сигарету и с наслаждением затянулся. Голову резко повело – и он пошатнулся. Агриппа дернулся в его сторону, но остановился сразу же, как только понял, что падать в обморок прямо тут он не собирается.

Раскалывающаяся голова и шум в ушах неизменно напоминали о том, что это ненадолго.

Октавий намеренно растягивал свою речь, словно наслаждаясь триумфом. Каждая секунда тянулась словно маленькая вечность. Огонь уже обжигал пальцы, опасно приближаясь к фитилю – и Гай, не глядя, одним щелчком отправил окурок вниз, на брусчатку.

Толпа за рострами постепенно оживала – и теперь с той стороны слышались недоуменные возгласы и неуверенные аплодисменты, перетекающие в невнятный гул.

Октавий продолжал разглагольствовать, выражаясь непривычно витиевато, так, словно его ночью покусал внезапно оживший Гортензий. Смутная догадка, что он просто тянул время до того, как его разобьет приступ, с каждой секундой казалась Гаю все менее и менее безумной.