Протяжение точки
Шрифт:
Необходимо разобрать законы его деления. Вопрос отношений Карамзина и Шишкова — это не столько литературный, сколько «оптический», мировоззренческий вопрос об архитектуре нашего современного сознания, которая в тот момент только проектировалась.
Отторжение Шишковым карамзинских новаций было именно «оптическим»: оно являлось следствием иного взгляда в иное время, в другое «русское окно» в историю.
Если различать направления взглядов по грамматическим категориям, то можно сказать так: Карамзин смотрел в настоящее время, Шишков — в настоящее прошедшее. Или — так будет нагляднее — в категориях географии: Карамзин смотрел на запад, Шишков — на юг.
Почему так? Здесь,
Различие Карамзина и Шишкова для меня изначально являлось «морским вопросом»; двух спорщиков нужно было расположить на карте, убедиться в их различии воочию.
Шишков был адмиралом. Что означало его адмиральское звание? Ходил ли по морю этот противник русского путешественника Николая Карамзина? Как выглядит их оппозиция на карте? Важнейшие вопросы: о дальнем путешествии, о восприятии своего и иного мира, об уложении в голове запредельных пространств, которые непременно должны сказаться в мысли и слове.
II
С мятым, точно сейчас с подушки, лицом, с седыми, торчащими врозь волосами, с черными горящими угольями глаз; рот энергически сжат — что и говорить, боевой дядя был этот адмирал.
Да, в его жизни было большое путешествие, то странствие, что раз и навсегда укладывает в голове пространства видимые и невидимые.
В 1776 году, в возрасте двадцати двух лет, в чине мичмана на фрегате «Северный орел» Александр Шишков отправляется из Кронштадта против часовой стрелки вокруг Европы. Через Балтику, Атлантический океан, Гибралтар, Средиземное море, Дарданеллы — в Черное море. Фрегат сопровождают три корабля, также военных, но идущих под видом купеческих.
Поход совершался по местам боев недавней турецкой кампании; плавание длилось три года.
Европа произвела на путешественника противоречивое, во многом отталкивающее впечатление.
Наиболее ярки оказались эти впечатления на заключительном отрезке пути — Ионическое и Эгейское моря, поход вокруг Греции, находившейся тогда под властью турок. Обожженные солнцем, терракотовые обломки островов, точно святые мощи, разбросанные по синему морю, напоминали русским морякам о втором Риме, об исчезнувшей христианской империи, которой современная им Россия являлась только подобием.
Шишков, фантазия которого всегда была горяча, на своем корабле «Северный орел» точно перелетел во второй Рим, в другое время, в то именно «настоящее прошедшее», с которого только списано «настоящее» время Карамзина.
Здесь обнаружилось их будущее расхождение — они разошлись во временах. И это не просто метафора, такова правда о путешествии Шишкова: он отправился на юг и попал во Второй Рим, за который тогда шла настоящая, реальная война. Россия воевала с турками не столько за Грецию, сколько за Царьград, за идеальное христианское пространство. Такова была русская Реконкиста, стратегический проект екатерининского времени.
Мы мало знаем эти обстоятельства, не различаем историко-географических карт той эпохи. Для нас тогдашние панорамы морских боев, герои тех войн задернуты покровом «старины». Удивительное дело: деяния Петра Великого начала XVIII века мы различаем легче, чем подвиги наших моряков в Средиземном и Черном морях, совершенные на полвека позже. Нам не вполне понятны по своей сути эти запредельные «римские» войны.
Александру Шишкову они были понятны. Мало того, что понятны: их следствия он по горячим следам наблюдал со своего корабля сопровождения. Шишков хорошо различал за видимостью современной, плененной турками Греции — Второй Рим, пусть сохранившийся в обломках, зато обладающий всеми признаками
И вот причина его горького разочарования в Европе: Шишков был потрясен поведением союзников-французов [20] , которые не различали сакрального двоения миров, понимали берег второго Рима как турецкий и оскверняли греческие храмы, замалевывая иконы, оставляя богохульные надписи на стенах. Удивительно, до какой злобы и неистовства доводит развращение нравов! Пусть бы сами они утопали в безверии; но зачем же вероисповедание других, подобных им христиан ненавидеть? Для чего турки не обезобразили сих часовен? Для чего не иной язык читается в сих гнусных надписях, как только французский?
20
2 °Cоюзничество было условно. Более того, вскоре по окончании войны с Турцией Россия в тех же водах начала кампанию против Франции, ту, в которой прославился адмирал Федор Ушаков, освобождавший греческие острова уже не от турок, но от французов. Его усилиями второй Рим держал тогда оборону против первого, против западной Европы. Все это уроки не столько географии, сколько ментальной геометрии, различающей стороны света согласно их духовному (поверх-географическому) содержанию. Предпочтения Шишкова в этом плане были совершенно определенны: западное направление было для него во всяком смысле чуждо.
III
Путешествие не просто изменило Шишкова: оно прочно утвердило те воззрения, которые сложились у него еще в юности. Мемуаристы и исследователи Аксаков, Стоюнин и другие утверждают, что он с младых ногтей был склонен к церковно-славянской лексике, к голосу Второго Рима. Он был воспитан в небогатой семье, учился читать — понимать, «видеть» мир — по церковным книгам и календарям. И вот, по их мнению, следствие: зрелище богохульной Европы закономерно показалось молодому Шишкову отталкивающим. Возможно и так; однако его резкое отторжение могло быть вызвано разочарованием. В таком случае, его биографы не вполне правы: если Шишков ожидал другого, первоначальный его настрой был положительным. Он не отторгал запад заранее, не был предвзятым наблюдателем.
Так или иначе, он вернулся на родину в настроении очевидно антиевропейском. «Окно» на запад после этого путешествия было для него закрыто.
Его детские грезы над «Житиями» и «Четьими Минеями» после путешествия на юг, паломничества за море стали убеждениями. Сокровенное духовное помещение, открывшееся ему в войне за второй Рим, стало для него не менее важным, нежели современное ему пространство. С тех пор он ненавидит и презирает французов — всю свою жизнь, почитая их за варваров. Они и были варварами во времена второго Рима, пребывающего для Шишкова во времени тогдашнего сейчас.
С тех пор он смотрит только на юг, так же как Карамзин — на запад. Они еще не знакомы, но уже по своим взглядам «перпендикулярны».
У Карамзина «в окне» истории — первый Рим, Европа, у Шишкова — второй.
Из этого следует не только то, что перед нами два непримиримых спорщика, но и то, что Россия во времени и пространстве была в тот момент «многоэтажна», имела фасады и окна во все стороны света и теоретически — увы, только теоретически — могла выработать такой язык, который соответствовал бы ее сложному «архитектурному» строению.