Шрифт:
По моему хотенью
В общежитии. В Норильске. Родители отправились туда сразу после свадьбы. Трудно придумать более неподходящее место для свадебного путешествия, более неудобное брачное ложе. Одна узкая раскладушка на двоих. Продавленный брезент. Ржавые скрипучие пружины.
Эпос, лирика, драма.Если б могла узнать я,кончила ли мамав час моего зачатья,от соседей в подушкуспрятала ль стон благодарныйв Норильске, на раскладушке,брачной ночью полярной?Однажды (мы сидели втроем на кухне и попивали кто что) я набралась смелости и задала им этот жизненно важный вопрос.
Папа, на посошок?Мама, ещё чаю?Вам было хорошо,когда вы меня зачалив царстве подземного льда,в царстве полночного полдня?Мама ответила: да.Папа ответил: не помню.Они жили в Норильске около года. Были очень счастливы. Счастливы, в Норильске? Я побывала там несколько лет назад. Несадящееся солнце освещало чёрные сугробы и ржавые железные деревья с лампочками вместо листьев. Больше никакой растительности там нет. Птиц тоже нет. Только люди могут там выжить. Но когда ветер дует со стороны фабрики, школы закрываются и жителям рекомендуется не выходить из домов. На этой фабрике и работали папа с мамой. Большая часть работников – зэки. Один из них спас жизнь нам обеим. Mама шла с работы, поднялась снежная буря, мама сбилась с пути и уже теряла сознание, когда чья-то рука схватила её за воротник и впихнула в непонятно откуда взявшийся в этом снежном аду автобус.
Общежитие существует до сих пор. На улице Ленина. Я пошла взглянуть на него. Серый обшарпанный дом. Вот тут, подумала я, самая большая клетка женского тела встретилась с самой маленькой мужского, и пару секунд я состояла из двух клеток. Я посмотрела на часы. И поняла, что они остановились. Как вовремя, как пафосно кончилась батарейка, восхитилась я. Но всё оказалось ещё пафосней: через час, в гостинице, часы пошли опять. Идут до сих пор.
Вздох – и семя стало бременем.Я была зачата летом.Вечность – разница во временимежду тем и этим светом.Штучку для завода вытяни,стрелки переставь неловко.Что у нас в порту прибытия?Май. Измайлово. Хрущёвка.Мама, мастер ОТК, ворочала раскалённые металлические чурки до восьмого месяца беременности. Рожать полетела в Москву.
Зачатая за полярным кругом,выношенная полярной ночьюназло черным вьюгам,рвущим дыханье в клочья,я родилась в столице,не к славе ее вожделея,но чтобы на свет появитьсятам, где немного светлее.Вот было бы хорошо родиться в самолёте! Хотя – нет, не успела бы: мама промучилась со мной больше суток. «Девочка, – сказала акушерка, – И такая хорошая!» И дежурная регистратуры сказала папе, ошалевшему от круглосуточного патрулирования Двадцатого роддома: «Никольская? Родила. Живую девочку».
Где она, та раскладушка? Как можно спать на одной раскладушке вдвоём? К тому же с беременной женой? Мама говорит, что спалось им отлично. Я ей верю. Мне тоже лучше всего спалось на раскладушках. В палаточном лагере детства. В дачном домике молодости. В нынешних мечтах о покое.
спать на раскладушкепод открытым небомпод цветущей липойпод цветастым пледомпод раскрытой книгойпод крылом закатапод полой у летапод присмотром сада Оглушительно светел,ослепительно тихмайский солнечный вечерв царстве лип золотых.Зелен, жёлт, фиолетовшёлк ресниц на просвет.Детский хор первоцветов.Книга. Велосипед.Полновесная весна.Сквозняком соблазнена,ветреница-занавескавыскользнула из окна.коленные чашечкиромашковый чайау сила тяжестинепуганый райсимфония зрениядыхания мёдгадаю увереначто к сердцу прижмёт