Провидец Александр Энгельгардт
Шрифт:
С февраля 1744 года Симону было поручено давать уроки невесте наследника (впоследствии императрица Екатерина II). Здесь дело пошло совсем иначе. Молодая принцесса жадно искала всякого знания. С великой мудростью, овладев доверием ученицы, Симон поколебал в ней сильное её пристрастие к лютеранству и убедил в истине православия, доказав ей, что только православная Церковь осталась верна подлинным началам апостольской Церкви.
Ежедневные уроки продолжались два часа, и принцесса вступила в православную Церковь с полным убеждением и благоговением"
Однако при ней, ставшей императрицей, в управлении Церковью происходило нечто непонятное: "в течение 10 лет (1763 - 1774) два синодских обер-прокурора высказывали в высшей степени странное отношение к православию. Первый из них, Мелиссино, предложил Священному Синоду снабдить синодального депутата в комиссию для составления уложения
Много лет назад знакомился я с идеями "обновленцев" в Русской Православной Церкви 1920-х годов. Тогда противники патриарха Тихона выдвигали, по сути, те же требования, что и Мелиссино. При этом они ссылались на опыт Церкви первых веков христианства. И вот я вдруг узнаю, что своего рода "обновленчество" существовало и в екатерининское время!
Продолжу цитату из книги Поселянина:
Другой обер-прокурор, бригадир Чебышев "был совершенно неверующий человек и решался открыто... заявлять о своём неверии в бытие Божие; в присутствии членов Синода говорил "гнилые слова", и, пользуясь властью, задерживал издание сочинений, направленных против распространяемого тогда модными писателями неверия".
Ну, что ж, что неверующий, но, возможно, чиновник отличный, может Синод в руках держать, императрице такие и нужны. И всё же, думается, простой такт, нормы приличия требовали от неё более уважительного отношения к высшему органу церковной власти. Следовало бы назначить на эту должность хотя бы формально верующего чиновника, либо неверующего (это его личное дело), но с запрещением говорить о своём неверии.
"Но, - продолжает Поселянин, - самыми грустными проявлениями церковной политики Екатерины было отобрание в казну монастырских имений и введение монастырских штатов".
Об этом шаге императрицы лучше говорить на основании другого источника - статьи протоиерея Владислава Цыпина "Правовой статус церкви и духовенства при Екатерине Второй":
"Церковную политику самой Екатерины хорошо характеризует одно замечание, сделанное ею до восшествия на престол: "Уважать религию, но ни за что не допускать её в дела государственные".
Изданным в 1764 году Указом Императрицы "проводилась последняя черта под многовековым спором о монастырских вотчинах". Спор этот был действительно многовековым. Ещё при Иване III шла острая полемика между "нестяжателями", идеологом которых был наиболее авторитетный в среде "заволжских старцев" преподобный Нил Сорский, и "иосифлянами" - сторонниками преподобного Иосифа Волоцкого, Нил, живший в скиту, считал, что ни земли, ни имения Церкви не нужны, монахи должны молиться и питаться плодами труда рук своих. Иосиф, противник "нестяжателей" вовсе сам не был стяжателем. Он был аскетом, которому ни земли, ни деньги не были нужны. Но он задавал своим противникам вопросы: "Откуда мы возьмём грамотных епископов? Не ставить же на это место неграмотного мужика от сохи. И если захочет постричься в монахи боярин, что же мы его в общее с мужиками помещение поместим? Мы все хотим, чтобы храмы наши были благолепными, украшенными чудотворными иконами. На какие средства будем мы их украшать? В голодные годы единственным местом, где страдающие от голода могут получить помощь - это храм. (это правда, Церковь тогда была единственным органом социальной помощи). Откуда брать средства на пропитание сотен, а то и тысяч голодающих? И т.д." Великий князь поддержал Иосифа, и "иосифляне" взяли верх, только из их среды выдвигались кандидаты на замещение высших церковных должностей. И вот Екатерина положила конец спору: ни "нестяжатели, ни "иосифляне" не имели больше предмета для него:
"Указ окончательно упразднял церковное землевладение в России... все населённые церковные имения передавались Коллегии экономии, и церковные
– В. Ц.). Передача земельных владений Церкви в государственную казну лишила монастыри главного материального источника существования.
Государство, правда, брало на себя обязательство содержать монастыри, но на это ассигновалась всего лишь 1/7 часть средств, поступавших от секуляризованных имений,
В связи с этим для монастырей вводились так называемые "штаты". В штаты вошло 226 монастырей (159 мужских и 67 женских) - менее четверти всех обителей, находившихся в великорусских епархиях, где проводилась секуляризация. Из монастырей, оставшихся за рамками штатов, более 500 было упразднено, приблизительно 150 обителей не закрывались, но должны были существовать на приношения верующего народа и за счет маленьких участков ненаселенной земли, которая обрабатывалась руками самих иноков или нанятых работников.
В результате число монашествующих сократилось с 12 до 5 тысяч. Закрылись древние и прославленные обители. Закрытые монастыри обращались в казармы, госпитали и даже в дома сумасшедших. (Вот откуда пошла осуждаемая либералами советская практика использования монастырских помещений!) А значительная часть секуляризованных имений роздана была фаворитам императрицы.
Мало кто решился на открытое возражение против страшного разорения монастырей. Резкий протест выразил митрополит Ростовский Арсений (Мацеевич), за что был подвергнут суровой расправе: лишению сана, а потом заключению в каземат, в котором он скончался после беспримерных страданий. И правительство стало относиться к Церкви с бесцеремонностью, которая заставляла вспомнить о временах бироновщины. Отсюда и назначение И. И. Мелиссино, а затем П. П. Чебышева обер-прокурором Синода.
Архиереи из великороссов, в отличие от выходцев из малороссийского монашества, вместо тщетных сокрушений о понесённых Церковью утратах, обдумывали пути устроения монастырской жизни в новых условиях. В оскудении монастырей "сёлами и виноградами", в их обнищании они открывали новые возможности для возрождения в них подлинно аскетического духа. В монастырях они вводили общежительный устав.
В XVIII столетии духовенство выделилось в отдельное сословие. Кандидатами на замещение церковных мест становились, как правило, выходцы из духовного чина. Духовные школы приобрели сословный характер. Распространилась негласная практика передачи церковных мест по наследству. Дом и усадьба священника, как правило, находились в его частной собственности. Поэтому сын, получив надлежащее образование, оказывался гораздо более приемлемым кандидатом на замещение отцовского места, чем чужой человек, которому, чтобы получить место, пришлось бы выкупать дом и усадьбу. Если же после смерти священника его сыновья были уже устроены, но оставались вдова или дочь на выданье, то они и становились наследницами отцовской недвижимости. И соискатель священнического места, женясь на дочери и беря на себя обязательство содержать вдову-мать, становился вполне подходящим претендентом на место своего покойного тестя. В "Очерках бурсы" Николая Помяловского приводятся безобразные сцены, когда бурсак готов был жениться и на старой некрасивой дочери умершего дьякона, чтобы получить его место. Бывали и случаи, когда на смотринах представала симпатичная невеста, а венчаться в церкви шла старая и безобразная. Естественно, желанием жениха было намять своей суженой бока в первую же брачную ночь. Такого рода наследственность поддерживалась епархиальными архиереями, которые почитали своей обязанностью заботиться об устроении материального благополучия семейств духовного чина.
Но в семьях священников и причетников рождалось слишком много сыновей, чтобы каждый из них мог надеяться получить церковное место. Множество лиц переводилось из духовного сословия в податное состояние или рекрутировалось в армию. Для грамотных и способных был открыт выход на чиновничью службу и в учёные специалисты, в которых в XVIII веке государство испытывало большую нужду. Лучших учеников забирали из семинарий в Академию наук, в Московский университет.
Но положение сельского духовенства оставалось тяжёлым. Поэтому неудивительно, что среди приходского духовенства находились люди, сочувствовавшие крестьянским беспорядкам XVIII века и с готовностью помогавшие неграмотным крестьянам составлять их обвинения против помещиков во время пугачевского восстания или при других обстоятельствах.