Провокатор
Шрифт:
– Я не волшебник, – заявил доктор, – чтобы за десять минут определить то, что не могут врачи в Нижнем.
– Так то в Нижнем, господин доктор, там врачи известно какие. А вы профессор. Вы сразу определите. Христом богом прошу.
Солдатов положил на стол ассигнацию.
Доктор поглядел на неё, на посетителя, наконец решил:
– Ладно. Приму. Только чтоб через полчаса после поезда был здесь.
– Спаси Христос, – бормотал Солдатов, прижимая ладони к груди, – раньше буду, раньше. Честное благородное слово!
40.
– Ба! Сергей Васильевич! Какими судьбами? – перед Зубовым стоял, широко улыбаясь, начальник рабочей инспекции Кувшинников.
– Да вот зашёл случайно. Шёл, задумался.
– А думы о чём? О вечном или насущном? – весело поинтересовался Кувшинников.
– Да… как-то обо всём сразу, Николай Николаевич. – Зубов вопросительно взглянул на собеседника, – Не ошибся в имени-отчестве?
– Не ошиблись, – кивнул Кувшинников, – значит, ноги сами сюда привели? Выходит, зацепили вас наши «колидоры»?
– Пожалуй. А вы откуда, куда?
Кувшинников с досадой махнул рукой:
– От Лебона.
– От кого?
– От Лебона. Француз, хозяин завода.
– И что же этот француз?
– Да понимаете, Сергей Васильевич, приказал, чтоб работали у него в церковный праздник. Обещал приличную надбавку. Сорок тысяч на всех. Люди отработали, а он денег не даёт. Народ, понятно, волнуется. Я – к нему. А он в упор не видит. Меня, говорит, ваши праздники не касаются. Заплачу по обычным расценкам. Вот ходим, опять ругался. А толку нет. Знаете, Сергей Васильевич, – видно было, что накипело в душе у инспектора, – иногда так припечёт, что думаешь: была бы бомба, глазом бы не моргнул, взорвал!..
Зубов искренне посочувствовал инспектору:
– Вроде бы Франция… Просвещённая страна…
– В том-то и дело, – Кувшинников всё не мог успокоиться. – У себя-то, поди, во Франции такого себе не позволяют, а тут мы, русские, для него как скот.
Кувшинников взглянул на часы:
– Извините, Сергей Васильевич, тороплюсь.
Зубов вдруг поинтересовался:
– А как семья-то… ну, того, убитого?
– Плохо. Мария больная насквозь, а мальчишка от рук совсем отбился. На днях опять в полиции был за драку.
– Они где живут-то? – поинтересовался Зубов. – А то я не очень хорошо запомнил. Столько событий было…
– Да вон они, «колидоры», напротив. Первый этаж. Как войдёте, налево. Номер сорок шесть. Зайдите. Полюбуйтесь.
Распрощавшись с Кувшинниковым, Зубов, сам не зная зачем, пошёл в «колидоры».
В полутёмном коридоре его облапила пьяная деваха, фыркнула сивушным смрадом:
– Папироской угостишь, котик?
– Не курю, – сухо бросил Зубов, решительно высвобождаясь из объятий.
– Фу-ты ну-ты, – понеслось ему вслед, – чистоплюй какой!..
Зубов постучал в нужную дверь.
– Открыто.
Он вошёл. На него испуганно взглянула Мария, вдова покойного.
– Вам кого?
– Здравствуйте, Мария, – неуверенно заговорил Зубов, – я помогал нести сюда вашего мужа, когда его избили… Помните?
Женщина смотрела на него молча.
– А сегодня шёл мимо. Думаю, дай зайду. И вот зашёл. – Он тоже замолчал. – Как живёте?
Мария неопределённо пожала плечами:
–
– Денег-то хватает?
– Если бы… Станок старый, нитку рвёт то и дело. Хоть наизнанку вывернись – брак. А как зарплату получать, половина в штрафы.
Женщина заплакала. Слёзы тихо потекли по щекам. В углу на постели, прикрытой тряпьём, что-то заворочалось. Войдя, Зубов не рассмотрел, что там кто-то спал. Мальчишка, подросток, лет шестнадцати, поднялся, подошёл к Марии:
– Ладно, мам, не реви, проживём…
– Да как проживём-то? – Мария, уже не в силах сдержаться, дала слезам волю. – Как проживём-то? – приговаривала она, всхлипывая и вытирая ладонью слёзы. – И ты от рук совсем отбился. Где всю ночь был? Опять в полицию захотел?
– Да ладно, мам… – парень неловко приобнял её рукой, – перестань. Что ты перед чужим-то? – он недобро посмотрел на Зубова.
– Тебе всё ладно, а с чем в лавку пойду? Дома шаром покати.
Зубов достал из бумажника, положил на стол деньги.
– Это вам, Мария.
Женщина испуганно взглянула на него, замахала руками:
– Зачем? Не надо. Я ж не смогу отдать.
– Не терзайтесь, – Зубов почувствовал, как у него самого наворачиваются слёзы, – сможете когда-нибудь отдать – отдадите, а нет – и не надо.
Мальчишка угрюмо молчал, зло смотря на нежданного гостя, и уже не Марии, а скорее ему Зубов добавил, старательно выговаривая каждое слово:
– Запомни: люди – не звери. Должны помогать друг другу.
Уже в дверях он обернулся:
– Я к вам ещё как-нибудь загляну.
41. Тревоги доктора
Едва посетитель ушёл, как чуткий Лейба Моисеевич ощутил сквознячок откуда-то возникшей опасности. В душе стало неспокойно. Он принял больного, потом – другого, каждого выслушивал, что-то говорил, рекомендовал. А сам непрерывно думал о странном посетителе, нагрянувшем как снег на голову просить принять брата. К вечеру Лейба был совершенно уверен, что совершил непростительную ошибку. С этими мыслями лёг спать. Долго не мог заснуть и клял себя на чём свет стоит. А всё жадность! Не устояла душа при виде положенной на стол ассигнации. Далась она ему! Ведь каждый день имеет такую же. И не одну! А теперь… Беспокойство переросло в тревогу. И ведь не хотел. И посетитель-то ему не понравился с первого взгляда. А вот чёрт дёрнул, не устоял. И что теперь будет?! Чего ждать?
Утро не принесло успокоения. Лейба Моисеевич, человек умный и образованный, попытался взять себя в руки. Чего это вдруг он так испугался? Ну, пришёл какой-то… неизвестный, попросил за брата. Что тут особенного? Он-то, Лейба, при чём? У него-то всё в полном ажуре, всё схвачено, на каждом скользком месте соломка предусмотрительно подстелена. Чего бояться?
Но тревога, сидевшая занозой, росла. И не убедил себя никакими аргументами Лейба. Боялся он, и боялся до дрожи в коленях единственного человека, который мог всё разрушить, всё, чего он в Москве таким трудом добился и чем гордился, – всё это мог одним махом разрушить начальник охранки, привет от которого передал ему явившийся на днях наглец из полиции, при одном воспоминании о котором Лейбу начинало трясти.