Прозой. О поэзии и о поэтах
Шрифт:
Это так, да только кто в 1914 (или, наоборот, в 1940, когда писалось стихотворение) воспринимал Вильно как «Польшу»?! (Даже для Мицкевича, между прочим, здесь была «отчизна-Литва».) Но, более того, сразу за этим следует: «Первое утро в Варшаве… Кто ты?» Конечно, мы знаем, что Ахматова вроде бы не была в Варшаве – ни с Гумилевым, ни с кем другим. Но что-то же означает эта Варшава? Увы, комментатор проходит мимо этого стиха.
Не будем продолжать – оставим критику ахматоведам, которые в большинстве своем отнюдь не снобы, а люди, не только горячо преданные творчеству Ахматовой, но и досконально его знающие. Отмечу в заключение лишь отсутствие алфавитного указателя стихотворений и именного указателя (при набитости комментариев именами – необходимого). Им полагалось бы быть в
«Кто же сможет в этом разобраться?»
Так спросил Ахматову молодой Миша Ардов, глядя на то, как она делает записи в одной из своих записных книжек – листах, сброшюрованных под обложкой «Тысячи и одной ночи». Он имел в виду чисто материальную сторону «сложной работы», которую она задавала будущим исследователям: «У вас тут стихи, телефонные номера, даты, адреса…» Но этот вопрос можно трактовать и шире, хотя Роман Тименчик как раз называет свою книгу всего лишь «подступом к чтению “Записных книжек”». Все-таки я думаю, что разобрался он не только в их материи – на это хватило бы академического комментария. Разбираясь, он еще и разобрал – тяжбу поэта со временем («Отношения между этим поэтом и этим временем можно определить как отношения тяжбы»).
Добавлю, что отношения тяжбы странным образом затянулись и что послеахматовское время по-своему тягается с Ахматовой, предъявляет ей обвинения, «разоблачает мифы», «сводит с пьедестала» и т.п. Кому-то она мешает дышать – видимо, тем смрадным (одно из ее излюбленных слов), чем им дышать приятно. Но и они, выходит, к ней остро неравнодушны – так же остро, как те, кто ею дышит. Книга Романа Тименчика, разумеется, не об этом, однако и в этой тяжбе она может стать весомым аргументом.
Тут, видимо, следовало бы закончить вступительную часть и перейти к собственно рецензии, но я рецензию писать не собираюсь (надеюсь, их уже предостаточно на этих страницах), поэтому от вступления перейду прямо к заключению.
Этой книги я давно дожидалась. Не скажу, что прямо с того дня, как привела 19-летнего рижского студента в комаровскую «Будку», но и не много лет спустя после этого. Тименчик-ахматовед уже вскоре начал формироваться на глазах у знавших его, и первым увенчанием его трудов – за более чем два десятка лет! – стал составленный вместе с несколькими соредакторами черный пятитомник (малый формат, мягкая обложка), первый на тогда еще советской земле, включавший, как известно, не только произведения самой Ахматовой, но и «литературу о».
Дожидалась я, может быть, книги «Анна Ахматова» (вообще), а не только «…в 1960-е годы», но на самом-то деле и здесь речь идет о «вообще», а заглавие – такая же скромная обманка (не обман!), как слова о «подступе к чтению». «1960-е годы» Ахматовой не поддались бы ни описанию, ни объяснению без постоянных перекличек с предшествующими десятилетиями. Вдобавок они были несомненным временем подведения итогов – при поразительной, однако, новизне замыслов, которую книга Тименчика тоже помогает увидеть глубже и острее.
По примеру Романа Тименчика, посвятившего свою монографию памяти нашего общего друга Димы Борисова, я позволю себе посвятить эту короткую заметку памяти Миши Тименчика (1 июня 1952 – 14 июня 2006).
Ахматова Поморского
Уже в приведенных здесь выходных данных сделанное переводчиком указано не во всей полноте (подозреваю, впрочем, что формулировка «выбрал, перевел и комментариями снабдил» принадлежит самому Поморскому). Во-первых, не только «комментариями», но в большинстве случаев (ко
Коротко о себе
Стихотворения
Поэма без героя
Энума элиш
Из «Прозы о поэме». Из «Прозы к поэме»
Pro domo sua. Листки из дневника
Из воспоминаний о Мандельштаме
Амедео Модильяни
И самое неожиданное: когда терпеливый читатель уже дочитал всю книгу, вплоть до содержания, а нетерпеливый, пробежав по диагонали, просто заглянул: а что там дальше (а что может быть дальше содержания?), он обнаруживает на чистой странице, правой странице чистого разворота, словно прощание, – двустишие (в польском переводе, естественно):
Непогребенных всех – я хоронила их,Я всех оплакала, а кто меня оплачет?Такое мощное заключительное ударение в книге, вынутое из контекста и в то же время организующее контекст, сильно расширяет восприятие и понимание. (Я, конечно, вместо скучных слов «сильно расширяет восприятие и понимание» хотела написать «… – это вам не хухры-мухры», но сомневаюсь, оценит ли редакция.)
Напоследок переводчик «снабдил» книгу – и это, может быть, главное во всем «снабжении» – обширным, на сто с лишним страниц, послесловием «Анна всея Руси» – по сути дела ученым, хотя не по-ученому эмоциональным, трудом об Анне Ахматовой, ее творчестве и поэтике. Одну, первую и самую принципиальную главку этого послесловия я перевела и предлагаю читателям «Новой Польши» – хотя бы для того, чтобы не пересказывать 6 . Идея о том, что «Ахматову надо читать с конца», то есть читать раннюю Ахматову в свете поздней, выглядит настолько очевидной, что удивителен приоритет Поморского (по крайней мере – прямо в такой формулировке). Тот факт, который отметила еще сама Ахматова и который в наши дни стал общим местом ахматоведения: что Недоброво в своей статье 1914 года (опубликована в 1915-м) говорит о ней поздней, о той, которой еще как бы не было – но, значит, уже была! – в формулировке Поморского инвертирован, опрокинут: не просто усматривать в ранних книгах какие-то зачатки будущей Ахматовой, ее эволюции, а с помощью телескопа (или перископа) позднего творчества прямо видеть единство всего ее пути. Сам путь поворачивать в обратную сторону. То есть вдобавок к ахматовскому «Как в прошедшем грядущее зреет, / Так в грядущем прошлое тлеет» появляется еще одна инверсия: так в грядущем прошлое зреет.
6
См.Ссылка, как и все ссылки на интернет в дальнейшем, нынешняя.
Уже первый комментарий к стихам – к стихотворению «Хорони, хорони меня, ветер…» из книги «Вечер» – начинается словами: «Ввиду ключевых мотивов более позднего творчества поэтессы существенен жанровый характер этого юношеского стихотворения: монолог умершей». И следующий, к стихотворению «Три раза пытать приходила…»: «В ранней, неоромантической форме здесь выступают ключевые для Ахматовой мотивы: дурного сна, из которого возникает негативный двойник лирического субъекта».
Сон во сне – к этому всё идет. Если «Поэме без героя» Поморский посвятил сравнительно небольшой комментарий, отсылая читателя к ахматовской прозе «о» и «к» поэме, плюс, разумеется, важную аналитическую главку в своем послесловии, то с драмой «Энума элиш» (в одном из вариантов – с подзаголовком «Пролог, или Сон во сне») переводчик разбирался сам. Конечно, тоже главка в послесловии, но кроме того текст (с вариантами) завершается еще несколькими фрагментами из записных книжек Ахматовой и затем краткой характеристикой драмы, из которой выберу лишь важнейшее: