Прячем лица в дыме
Шрифт:
Рена продолжала держать на лице игривую улыбку, но внутри было неспокойно. Они никак не могла понять, чего в Лаэрте больше, какой он на самом деле и насколько его стоит опасаться. Но ничего, на каждого хищника есть свой охотник, как говорил Раз.
— Что же с вами не так, дан Адван?
Лаэрт пригубил шампанское и сразу поставил бокал на стол, отвернувшись к окну.
— Дело не во мне, дана Рейтмир. Но разве это важно? Расскажите, где вы были во время путешествий?
— Я проехала весь запад Арлии, вплоть до Драконовых гор.
Она
— Я был в Норте и, кажется, слышал о вашей семье, — Лаэрт задумался.
Рена поспешила сказать:
— Это неважно. Хочу знать, что вы изобрели! — в голосе послышался каприз. Она положила руки перед собой и наклонилась к Лаэрту.
— Вы что же, интересуетесь наукой, дана Рейтмир?
— С сегодняшнего дня начала.
Лаэрт снял пиджак и остался в рубашке и строгом чёрном жилете, чем ещё больше напомнил Раза. Хотелось увидеть братьев вместе, но в то же время мысль об этой встрече пугала — для друга она могла стоить очень многого.
— Если послушаете на улицах, это я изобрёл всё, что появилось за последние три года. На самом же деле, я только создал мазь от ожогов, основу вакцины от холеры — доработал её другой — и под руководством дана Ольтера участвовал в изобретении целлулоида.
Учёному действительно приписывали с десяток новых изобретений за каждый сезон. Если это не было правдой, то что ещё могло оказаться слухами? Может, и всё их дело — сплошная ложь?
— Почему тогда вам приписывают так многое?
Мужчина пожал плечами:
— Обо мне вообще любят поболтать. Наверное, гильдия пытается купить меня народной любовью. Слухи об открытиях дают признание и известность. Многие подсаживаются на них, словно на наркотики, и уже не могут отказаться, а вместе с ними — от гильдии.
Рена изобразила на лице возмущение:
— Вас послушать, так гильдия — это зло. Почему тогда вы не уйдёте?
— Это невозможно. Вступление в гильдию означает пожизненное членство. Когда я соглашался, я был глуп, мне льстило, что меня позвали назад. Но это ничего не дало. Даже финансируют у нас лишь ту работу, которую одобрит научный совет.
— Почему вы об этом говорите? Вы не боитесь, что за это… Не знаю, что может гильдия?
— Мне нечего терять.
Рена передёрнула плечами. Слишком, слишком похоже на голос Раза.
— … Я не боюсь. Может быть, меня выгонят вновь за такие слова? С другой стороны, без членства в гильдии министры никогда не примут меня, и если я захочу представить свою работу, о ней не узнают. А я готовлю то, что требует внимания.
Взгляд Рены сделался жалостливым. Да Лаэрт специально напрашивался! Наверное, и не было на самом деле того хитреца, готового на всё — такой образ появился в результате слухов. Был только потерянный одинокий мужчина. Это стало видно с первой же минуты, и…
Нет, не могло это быть правдой. Перед ней сидел предатель — о таком не стоило забывать. Как сказал бы Найдер, надо перестать быть жалостливой мамкой. Грубо, но верно.
— И что же вы готовите? — Рена, улыбнувшись, облокотилась на подлокотник светлого кресла.
— То, что всем сделает лучше, — Лаэрт просиял.
В его словах прозвучало и самодовольство, и гордость, и даже какая-то детская наивная радость — это он говорил о магии? Но как он собирался представить своё открытие министрам? Какими словами хотел убедить их? За подобные эксперименты его могли отправить на пожизненные работы на северные рудники или заточить в тюрьме для особо опасных преступников.
Мог ли Лаэрт на самом деле быть настолько наивен, чтобы верить, что одолеет министров и предрассудки насчёт магии? Или за ним действительно стояли могущественные покровители? Как бы это узнать?
— Лучше? Обещаете? — Рена выпила ещё немного шампанского, Лаэрт последовал её примеру.
— Обещаю.
— У вас, наверное, миллион бумаг, где вы всё записываете. И сколько же деревьев на вас ушло!
Лаэрт снисходительно улыбнулся:
— На самом деле, их почти нет, — в голосе опять послышалось самодовольство. — Я с трудом запоминаю имена, но помню каждое получившееся значение и каждую букву в формуле. Открытия учёных сродни драгоценностям, и грабителей для них также много. Лучше держать в голове как можно больше информации, а на бумагах — как можно меньше.
Рена крепко сжал ножку бокала. Стоит ли такие слова расценивать как признание, что записей нет? Что для дела им придётся похитить самого Лаэрта? Это был совсем другой уровень, ещё незнакомый им. Но столько трупов, столько магии прежде в их делах тоже не было. Хотелось откреститься от сделки, но мысль о миллионах, о том, какую жизнь можно будет начать, ласково поглаживала совесть и страх, усмиряя их.
— И как же вы это всё придумываете? — округлив глаза, нортийка покачала головой, точно удивлялась и восхищалась учёным.
Лаэрт рассмеялся — это был красивый мелодичный смех, и захотелось услышать его вновь. Девушка убрала руки под стол и до боли сжала колено, заставляя разум проясниться. Нельзя думать о таком!
— Иногда мне кажется, что я ничего не решаю — это кто-то делает за меня. Я читаю, читаю, читаю — и вдруг озарение. Я чётко понимаю, что будет, если одно смешать с другим, нагреть, охладить, разбавить… Одни считают меня химиком, вторые — биологом, а третьи — врачом, но я просто экспериментатор с чрезмерным любопытством. Мой секрет в сочетании несочетаемого. По-хорошему, я даже не могу относить себя ни к одной из кафедр.