Прячем лица в дыме
Шрифт:
— И на ком же вы пробуете эти свои сочетания? — Рена лукаво улыбнулась.
— Вы слышали о добряках? Это уже целая профессия — так учёные называют тех, кто предлагает исследовать свойства новых препаратов на себе. Говорят, что они готовы на всё ради науки, но им просто хорошо платят.
Нет, Рена не слышала. И кого нужно было винить: ученых, поддерживающих добровольные жертвы, или сам город, доводящий до того, что люди шли на риск?
— И вам не было их жалко? Если бы что-то пошло не так?
Лаэрт нахмурился, на лбу залегла глубокая
— Их — нет.
— А кого тогда было? — Рена продолжала держать руки под столом и крепко сжимала сиденье кресла. Она боялась, что если достанет их, мигом выдаст своё волнение.
— Рена, вы что же, любите грустные истории? — Лаэрт улыбнулся.
— Я люблю честные истории.
— А я ведь сначала решил, что вы ещё одна богатая приставучая девица.
Рена замерла. Нет уж, надо играть до конца!
Жестом она показала официанту, что нужно ещё шампанское, затем подперла голову рукой, так, чтобы сделать акцент на бриллиантовые серьги, и очаровательно улыбнулась:
— Что же, я для вас недостаточно богата? Или мне выпить всё шампанское здесь, чтобы стать для вас интереснее? Вот вы, мужчины, даже поговорить с вами нельзя!
— Говорите, Рена, говорите, только давайте не будем о грустном.
— Вы думаете, я не пойму? — она скрестила руки на груди.
Лаэрт посмотрел на девушку долгим, задумчивым взглядом. Оценивал её? Взвешивал, можно ли довериться? Да, наверное, взвешивал. В его глазах было так много того, что безумно напоминало Раза. Тот тоже никогда не говорил сразу — молчал секунду, две и размышлял, можно ли довериться. Обычно решал, что нельзя.
— Рена, у вас есть братья или сёстры?
— Да, были и брат, и сестра.
— Где они сейчас?
— Брат умер ещё маленьким, ему и шести не было. А сестра… Умерла от чумы.
— Вот и у меня был брат. Кираз.
Рена подалась вперёд. Пусть рассказывает. Феб говорил, что у истории всегда две стороны, и эта, новая, могла стать ключом к выполнению дела.
— Отец умер, когда мне было двенадцать, Киразу — восемь. Через два года — мать. В Кионе есть закон: если человек поступил в университет, то он юридически становится взрослым. Обычно учёба начинается в шестнадцать, но я поступил на два года раньше — получил права взрослого человека одновременно со смертью мамы. У нас почти не было родственников, и я совсем, совсем не знал, что делать: как воспитывать брата, как выжить на стипендию.
Рена кивала в такт словам Лаэрта, изображая сочувствие, но с языка так и просились слова: «Ну давай, давай, расскажи, ага». Да, ему пришлось тяжело. Но никакой груз ответственности не снимал вины за то, что он сделал с Разом.
— На работу без образования меня не брали, поэтому я, как мог, оборудовал лабораторию родителей и стал что-то делать и продавать. Отец получил медицинское образование, затем — химическое, мать была ботаником. Это они начали — соединяли просто немыслимые вещёства и создавали что-то новое, уникальное.
Да он сам даже не сделал ничего! Родители начали, ясно! Это вор, обманщик и предатель. Рена едва сдерживала возмущенный крик. Ради такого не страшно нарушить свой собственный запрет на магию и убийства.
— Мать в дневнике писала об одном растении… — Лаэрт махнул рукой и смущенно улыбнулся. — Слишком много слов. Суть в том, что я нашёл это растение, выделил из него эфирное масло, переработал и сделал что-то удивительное. Но тогда я сам не понимал этого. Понять мне помог Кираз. Он постоянно крутился рядом, задавал кучу вопросов, всё трогал, а мне ведь надо было работать, чтобы получить хоть немного денег! Я разозлился и на его очередное «А что это?» ответил: «Попробуй — узнаешь». И, поверьте, дана, это стало самым ужасным знанием на свете.
Рена вздрогнула. Раз говорил иначе — брат был помешан на науке и специально дал ему то, что пробудило магию. Чья «правда» правдивее?
— Вернее, я открыл настоящее лекарство, которое в силах спасти хоть всё человечество. Нотогда по незнанию, оно стало ядом.
— Ваш брат умер? — осторожно спросила Рена, подначивая Лаэрта продолжить.
Он сделался хмурым, из глаз исчез блеск — это был просто усталый мужчина, который тянул на себе груз прошлого.
Да нет. Это самый лицемерный в мире лгун.
— Рена, достаточно, не будем о грустном. Вывод прост. из-за меня пострадал брат, единственный, кого я любил, и конечно после этого других мне было в десятки, в сотни раз менее жаль. Я использовал их, чтобы тот яд превратить в лекарство. Так было нужно — ради Кираза.
Рена не могла ответить ни слова. Сказанное Лаэртом прозвучало так легко и естественно, словно не было притворством, а в голосе слышалось столько боли. Даже серые глаза потемнели и стали походить на хмурый зимний день.
— Лаэрт, мне искренне жаль вашего брата. Если захотите закончить свою историю, знайте, я выслушаю.
На лице мужчины не появилось улыбки, голос оставался холоден, но Рена ясно чувствовала, что это напускное.
— Я рад нашему знакомству. За несколько дней до Дня прогресса состоится большой приём в Южном дворце. Вы приглашены? Я был бы рад видеть вас вновь, Рена.
Слишком долго! И слишком мало! Да, Лаэрт сам захотел новой встречи, начал делиться тайнами, но этого было недостаточно. Нужно разговорить его больше, сильнее. Он занёс лапу над капканом, однако ещё не сделал шаг внутрь ловушки.
Девушка провела кончиком пальцам по краю бокала, допила шампанское и, поднявшись, наклонилась к учёному.
— Нет, не приглашена, но если вы обещаете меня ждать, я получу приглашение.
— Обещаю, — откликнулся Лаэрт с улыбкой.
Рена, поправив пиджак, сделала несколько шагов в сторону.
— До свидания, дан Адван.
— Я провожу вас, дана Рейтмир.
Мужчина начал подниматься, однако нортийка остановила его повелительным взмахом руки.
— А мне уже не хочется, чтобы вы провожали меня. Сидите, увидимся на приёме.