Пряди о Боре Законнике
Шрифт:
Настрой у меня был боевой. Ясно ощущалось, как играет кровь, как она буйствует в венах, как довольно стучит сердце… Сознание окутывала знакомая уже эйфория.
Вдох… выдох… снова вдох… В бой!
Первым поднялся я. И едва выбрался на палубу, стало ясно, что дела тут хреновые и без нас…
Что такое астральная буря, я знал только понаслышке.
Судно швыряло из стороны в сторону. Это очень затрудняло и движение, и возможность сражаться, но я решился взяться за дело по серьёзному.
Удивлённые филинцы, хоть и были заняты
Я приказал гибберлингам стоять рядом, но при этом не делать ни одного лишнего шага в сторону. Уподобившись огромному кулаку, мы стремительно ворвались в ряды ближайших ратников. И в голове вдруг разом пропали какие-то ни было мысли о жалости к врагу.
Признаюсь, что такой ярости я не испытывал уже давно. Или она внутри, в душе, накопилась, или просто это отголоски «драконьего сердца», в общем, на меня снизошло то состояние, которое до сих пор называют сверровским.
Руки, вооружённые клинками, были будто сами по себе. Они рубили, кололи. В стороны летели головы, падали окровавленные тела… На всё это я смотрел, словно со стороны, словно происходящее было каким-то сном.
Даже гибберлинги вдруг отступили назад. На их мордочках застыли маски одновременно и ужаса, и удивления.
Я видел Вострова, Стояну. Они тоже застыли, будто статуи. Их бледные лица, округлившиеся глаза говорили о полном смятении чувств.
Весь мой оставшийся отряд попятился назад к лестнице. А филинцы хоть и продолжали наступать, но видно было по глазам, что люди Яроцкого дрогнули и практически мне не сопротивлялись.
Раз… два… три… финт… блок… замах и удар… Раз… два… укол… Ещё один замах и чья-то голова покатилась по деревянной палубе…
Пленить кого-либо я не собирался. Это была месть. Не знаю, принесла ли она гибберлингам чувство удовлетворения за их павших на «Сипухе» товарищей, но я остался доволен. Поработал, что говорится, на славу. Отвёл душу.
Испачканный в чужой крови, несколько притомленный сражением, я огляделся по сторонам: все филинцы мертвы.
А внутри всё ещё клокотало. Пожалуй, боевого запала хватило бы на такое же количество ратников. Так что мне практически силой пришлось самого себя успокаивать.
Корабль снова швырнуло в сторону. Тут пришёл в себя Востров. Он отдал какую-то команду оставшимся своим матросам.
Крепыши медленно приблизились ко мне.
— Все тела за борт, — сухо сказал я, вытирая тыльной частью ладони рот.
И тут выяснилось, что у когга был повреждён руль поворота и ещё движитель. Очевидно, корабль успел натолкнуться на скальные обломки, парящие в астрале, и теперь он был, практически, не управляем. Подхваченный бурей, когг неуклонно приближался к далёкому незнакомому берегу.
Теперь стало ясно, отчего филинцы так долго не спускались к своему капитану. Они были заняты спасением судна. А мы…
От дальнейших мыслей внутри всё похолодело.
— Рули высоты хотя бы исправны! — как-то неестественно весело бросил Востров.
Не знаю, чем это могло нам помочь. Мы все сгрудились у правого борта когга. Приходилось крепко держаться за канаты и перила, чтобы не вылететь в астрал.
И тут корабль застонал. Это никакое не преувеличение… Какая-то секунда, и я услышал, как из самого его нутра вырвался утробный тугой звук… будто сдавленный стон израненного громадного зверя.
То, как мигом побледнел Востров, сразу же указало мне на то, что наши дела плохи. Капитан хмуро улыбнулся… Так это делает тот, кто понимает, что наступили последние мгновения его существования. Ещё чуть-чуть и придёт неизбежный конец.
И вот ты стоишь на самом пороге, на разделе меж прошлым, насыщенным яркими красками твоей жизни, и… шаг, а за ним лишь чистилище… и никаких чувств, никаких событий…
Я это настолько явно ощутил, что разом успокоился… Ну, Бор, тебе ведь не впервой идти туда, где ожидают своей участи Искры. Там покой… мирно горят свечи, царит полумрак… тишина… Бледные тени, бледные копии тех, кто когда-то назывался человеком, эльфом, орком… да кем угодно… Теперь они лишь туманные дымки, неясные образы…
Корабль вновь застонал. Потом послышался тихий треск рвущегося дерева.
Мы с Востровым поняли друг друга без слов. Я кивнул капитану и обернулся к Стояне.
Девчушка смотрела на меня, вытаращив глаза. Конопатый носик, темные бровки, по-детски сморщенный лобик. Такая маленькая, хрупкая, как бельчонок.
Я судорожно сглотнул.
Нет, себя мне не жаль. И жизни своей не жаль. А вот Стояну… У меня вдруг к горлу подступил комок…
Девчушка бросилась ко мне и крепко обхватила руками.
Востров взобрался наверх на мостик и, кажется, попытался заставить наше судно подняться вверх. Очевидно, он хотел пролететь над островом, но расстояние слишком быстро сокращалось, и мы едва-едва смогли приподняться над его берегом саженей на пять.
— Держитесь крепче! — заорал Востров.
Корабль снова дёрнулся и начал заваливаться на левый борт. Я опять услышал легкий треск дерева.
Стояна закрыла глаза и уткнулась лицом в мою грудь. Мне почти что силой пришлось заставить её опуститься на палубу и схватиться за канаты.
Судно стремительно неслось к берегу. Я уже прекрасно видел синеющие скалы, острыми пиками вздымающиеся к небу.
— Сейчас рухнем! — проорал Востров, всё ещё возившийся у рулей высоты.
Мы ворвались в границы острова, словно выпущенная из лука стрела. Несколько мгновений корабль по инерции парил над землёй, а потом рухнул на землю.
Удар был такой силы, что нас подбросило кверху сажени на три. Помню, как закрутился мир перед глазами. Меня несколько раз перевернуло в воздухе, а потом я плашмя свалился на проломленную палубу.