Пряди о Боре Законнике
Шрифт:
Эти слова меня несколько удивили. Признаюсь, я просто не ожидал от гибберлинга таких «возвышенных» речей. Чувствуется эльфийское влияние. Неужто Эйвинд в свою бытность у них прислуживал?
Мне пока было не совсем ясно, к чему клонится дальнейший разговор. Но торопить события я не стал.
— За выгодой, порой, теперь идут даже к врагам, — продолжил Папан-старший.
— Бывает, — я осторожно согласился с ним.
— Жалею, что прошли те времена, когда и люди, и эльфы, да и мы — гибберлинги, стремились к… к благородным вершинам… Ха! Понимаю, что говорю, как
Не думал, что Эйвинд близко к сердцу воспримет мой рассказ о «Филине» и контрабандистах.
— Даже такое понятие, как «сверр», — горько продолжал гибберлинг, — стало нарицательным, сродни «убийце», а не отчаянному «храбрецу», отстаивающему свободу своей родины… В Новограде мне не раз говорили о том, что время контрабандистов уходит в прошлое. Их вытесняют пираты из вольных портов…
— Пираты?
— Да, этакие разбойники, нападающие на торговые суда… Да и не только на них, но и на небольшие поселения… Я полагаю, что на «Филине» как раз были такие люди. Это изгои, идущие наперекор существующей власти… нынешним устоям. Они не брезгуют ничем… Что им Лига? Что Империя? Кто больше платит, с тем и водятся.
— Капитана «Филина» звали Брячеславом Яроцким, — сообщил я.
— Яроцкий… Яроцкий… Очевидно, из благородных зуреньцев.
— Ого! У вас, Эйвинд, обширные познания.
Гибберлинг вновь улыбнулся.
— Учителя были хорошие, — парировал он, подмигивая.
— Мне думается, что филинцы не только возили дикарям табак, но и занимались работорговлей.
— Да?.. Хотя, это вполне возможно. Что ургам или арвам стоит отдать кого-то из своих в обмен на товар? Одним голодным ртом меньше… Н-да! История занятная… Есть над чем поразмыслить.
Наступило молчание. Каждый из нас обдумывал услышанное, делал выводы.
Мне лично вдруг стало несколько обидно по поводу того, что касалось «сверра».
Это несправедливо… Почему надо моим именем прозывать каких-то уродов? Тем самым подменяя значение этого слова.
А с другой стороны: кто я сам, как не убийца? А? Не хочется верить в это, Бор? Знаю, что не хочется… На душе приятней, когда все принимают жертву Сверра, принимая её за подвиг.
Жаль, что события тех дней истёрлись со временем из памяти, как надписи на стенах джунских построек. Всё кажется полузабытым сном… Что же меня заставило тогда поступить именно так?
А если всё произошло случайно? Или, как говорят в такие моменты гибберлинги: «Так переплелись Нити Судеб».
Проснулась ли совесть… или чувство долга… мести за павших товарищей… А? Что же повлияло на Сверра… на меня?
Вся эта крутосваренная «каша» из эмоций, случайностей и прочего, сделала своё дело, а простой люд подхватил сию историю, как упавший на землю стяг: одиночка, отразивший нападение на свой родной аллод ценой жизни. И понеслось… и осталось в истории моё имя, как символ яростного стремления к свободе.
А что в Империи? Думаю, они принимают меня совсем за другого… Для них «сверр» — фанатик, не останавливающийся ни перед чем. Которому просто наплевать на свою жизнь… И ни на что иное, кроме как беспощадного уничтожения, он просто не способен. Этакий злобный человечек, которым пугают обывателей, мол, у них, в Лиге, там каждый второй такой.
А сейчас уже и у нас так начинают думать. «Сверр» — безжалостный убийца… Тьфу, противно!
Пиво в кружке кончилось. Я привстал, снова зачерпнул его из открытой бочки и опустился на место. Эйвинд сделал тоже самое.
В лагере бодрствовали только мы, да ещё стража.
— В сущности, мы все весьма наивны, — негромко заговорил Папан, — если полагаем, что сможем сами… да ещё самостоятельно управлять своей судьбой!
Мы встретились с гибберлингом глазами. Он не отвёл взгляда, как остальные.
Судя по всему, из него сейчас рвались наружу те страсти, что бушуют внутри… в душе. Он не мог остановить этот процесс. Да и не хотел. Желание выговориться, «освободиться» от накипевшего, было неудержимым.
— Только сила имеет вес в этом мире, — уверенным тоном заявил гибберлинг. — И она не у одиночек! Это, как мощный поток — сотни струй, текущих в одном порыве, в одном направлении… Ручейки впадают в речушки, те вливаются в общее русло… и потом всё дальше… и дальше… Так было всегда, так всегда будет.
— Но есть же тот, кто направляет все эти ручейки да речушки, все эти ваши струи, потоки? Есть? — и, не дождавшись ответа, я добавил: — Должен быть!
— А если нет? — сухо спросил Эйвинд.
— Тогда это никакая ни сила, а лишь случайность. Ваши потоки могут мешать один другому. Первому хочется течь на север. Второму на юг. Происходят водовороты и…
— Ха-ха-ха! Вы, Бор, всё же наивны. Северный поток, южный… Мы часть общей реки. И хоть это весьма тяжело понять… весьма… Однако когда придёт время — настанет прозрение.
— Прозрение? — хмель в голове развязал мой язык, хотя на каком-то другом уровне разум оставался трезвым и рассудительным. — Я уже давно прозрел. Мне в жизни приходилось столько видеть, что теперь… теперь… теперь я знаю…
— Ничего вы не знаете, господин Бор! Ничего-то вы не поняли! Белое потому называют белым, что так решило большинство. А на самом деле…
— На самом деле оно чёрное? — усмехнулся я недоверчиво. — Вы это хотели сказать?
— В этом мире только сила определяет «цвет». У кого её больше, тот и даёт название… Мы с вами говорили о подлости. Так?
— Говорили.
— А почему она существует в этом мире? Я скажу: потому что никто… повторю: никто… не верит в то, что её можно одолеть. Легче примириться… согласиться на её существование… Но не бороться. Да и зачем? Легче ответить тем же — подлостью… Ведь как при этом думают: «Им, значит, можно, а мне отчего воспрещается?»