Прыжок через быка
Шрифт:
Небезынтересна в истории индейских близнецов и черепаха, которая сначала послужила головой одному из них. Это символизирует то, что он в нее превратился, а также то, что она его поглотила. Черепаха здесь – мифический зверь, пожирающий посвящаемого. И черепаха здесь поработала маской. Маска в обряде и означает человека, приобщенного к зверю (сравните с татуированным лицом Квикега). А затем она еще и разбилась на тысячу кусков, как зеркало Снежной королевы! Это символизирует расчленение посвящаемого, размывание его отражения морской рябью. Или как у Нерваля: «Я закрыл глаза и пришел в смутное состояние духа, в котором фантастические или реальные фигуры, которые меня окружали, дробились в тысяче ускользающих видений».
Связь отрезанной головы с мифическим зверем хорошо видна в еще одной истории о великанше-людоедке Дзоноква, рассказываемой Клодом Леви-Стросом в книге «Путь масок» (людоедка и есть здесь мифический зверь):
«Как-то жила одинокая женщина с сыном. Ночь за ночью исчезали у них запасы лосося. Женщина сделала лук и стрелы с зазубренным концом, устроилась в засаде, увидела Дзоноква, приподнявшую крышу; женщина выстрелила и ранила ее в грудь. Преследуемая великанша исчезла; героиня обнаружила ее мертвой в ее доме и отрезала голову трупа. Отделила череп и искупала в нем, как в лохани, сына. Это придало ему необычайную силу. Позднее юноша одержал победу над различными чудищами, в том числе над одной Дзоноква, которую он превратил в камень».
Вернемся к братьям Хун-Ахпу и Шбаланке. После своей победы они «совершали различные деяния» и «совершали многочисленные чудеса». Например, поочередно разрезали друг друга и возвращали к жизни. А также танцевали танцы различных птиц и зверей. Затем они убили своих врагов (те, на свою голову, попросили продемонстрировать и на них фокус разрезания с последующим оживлением – но близнецы проделали лишь первую половину фокуса) и оживили своего отца – бога маиса. Пройдя испытание, герои совершают подвиг – на общее благо.
Кстати, о схеме (вернемся к моей id'ee fixe): Кастор и Полидевк – дети Леды. В античном гимне, посвященном Диоскурам, говорится:
Кастора и Полидевка пою, Тиндаридов могучих. От олимпийского Зевса-владыки они происходят. Их родила под главами Тайгета владычица Леда, Тайно принявшая бремя в объятиях Зевса-Кронида. Славьтесь вовек, Тиндариды, коней укротители быстрых!И кони здесь неспроста упомянуты. Диоскуры – звери, если приглядеться: «белоконные Диоскуры», кони-лебеди. Можно тут вспомнить Ромула и Рема с волчицей.
В поэме Лермонтова «Мцыри» мальчик, бежавший из заточения в монастыре и попавший в лес (кстати, на три дня), проходит спонтанный обряд посвящения, став на мгновение барсом и побратавшись кровью с настоящим зверем:
То был пустыни вечный гость — Могучий барс. Сырую кость Он грыз и весело визжал; То взор кровавый устремлял, Мотая ласково хвостом, На полный месяц, – и на нем Шерсть отливалась серебром. Я ждал, схватив рогатый сук, Минуту битвы; сердце вдруг Зажглося жаждою борьбы И крови… да, рука судьбы Меня вела иным путем… Но нынче я уверен в том, Что быть бы мог в краю отцов Не из последних удальцов. Я ждал. И вот в тени ночной Врага почуял он, и вой Протяжный, жалобный как стон Раздался вдруг… и начал он Сердито лапой рыть песок, Встал на дыбы, потом прилег, И первый бешеный скачок Мне страшной смертию грозил… Но я его предупредил. Удар мой верен был и скор. Надежный сук мой, как топор, Широкий лоб его рассек… Он застонал, как человек, И опрокинулся. Но вновь, Хотя лила из раны кровь Густой, широкою волной, Бой закипел, смертельный бой! Ко мне он кинулся на грудь: Но в горло я успел воткнуть И там два раза повернуть Мое оружье… Он завыл, Рванулся из последних сил, И мы, сплетясь, как пара змей, Обнявшись крепче двух друзей, Упали разом, и во мгле Бой продолжался на земле. И я был страшен в этот миг; Как барс пустынный, зол и дик, Я пламенел, визжал, как он; Как будто сам я был рожден В семействе барсов и волков Под свежим пологом лесов. Казалось, что слова людей Забыл я – и в груди моей Родился тот ужасный крик, Как будто с детства мой язык К иному звуку не привык… [89] Но враг мой стал изнемогать, Метаться, медленней дышать, Сдавил меня в последний раз… Зрачки его недвижных глаз Блеснули грозно [90] – и потом Закрылись тихо вечным сном; Но с торжествующим врагом Он встретил смерть лицом к лицу, Как в битве следует бойцу!..89
Обратите внимание: и здесь особый обрядовый язык, звериный.
90
«Кто-то, чудилось, блестит / Яркими глазами» (Жуковский).
Дионис верхом на леопарде. Античная мозаика
В поэме Лермонтова, кстати сказать, все идет по нашему плану. Мцыри бежит в лес, навстречу грозе – чтобы слиться с «первоосновой жизни»:
И в час ночной, ужасный час, Когда гроза пугала вас, Когда, столпясь при алтаре, Вы ниц лежали на земле, Я убежал. О, я как брат Обняться с бурей был бы рад! Глазами тучи я следил, Рукою молнию ловил… Скажи мне, что средь этих стен Могли бы дать вы мне взамен Той дружбы краткой, но живой, Меж бурным сердцем и грозой?..В лесу он становится частью звериного мира:
И, гладкой чешуей блестя, Змея скользила меж камней; Но страх не сжал души моей: Я сам, как зверь, был чужд людей И полз и прятался, как змей.Затем Мцыри попадает в (словно) волшебный сад, затем видит красавицу-грузинку, спускающуюся к воде, затем он засыпает и видит ее во сне. После встречи с «Прекрасной Дамой» мальчик заблудился в лесу:
Напрасно в бешенстве порой Я рвал отчаянной рукой Терновник, спутанный плющом: Все лес был, вечный лес кругом, Страшней и гуще каждый час; И миллионом черных глаз Смотрела ночи темнота Сквозь ветви каждого куста…Это «Тень», многоокий Кришну («Глаз бессчетных зрачками глядел Он»), с которым мы уже знакомились. И затем происходит схватка с барсом.
Интересно также, что у Мцыри будет еще одна встреча с «Прекрасной Дамой», ближе к концу. Она явится ему в бреду, в виде золотой рыбки, как королева подводного царства, разговаривающая с ним серебряным голосом воды:
Хотел я встать – передо мной Все закружилось с быстротой; Хотел кричать – язык сухой Беззвучен и недвижим был… Я умирал. Меня томил Предсмертный бред. Казалось мне, Что я лежу на влажном дне Глубокой речки – и была Кругом таинственная мгла. И, жажду вечную поя, Как лед холодная струя, Журча, вливалася мне в грудь… И я боялся лишь заснуть, Так было сладко, любо мне… А надо мною в вышине Волна теснилася к волне. И солнце сквозь хрусталь волны Сияло сладостней луны… [91] И рыбок пестрые стада В лучах играли иногда. И помню я одну из них: Она приветливей других Ко мне ласкалась. Чешуей Была покрыта золотой Ее спина. Она вилась Над головой моей не раз, И взор ее зеленых глаз Был грустно нежен и глубок… И надивиться я не мог: Ее сребристый голосок Мне речи странные шептал, И пел, и снова замолкал.91
У Джойса: «Душа его замирала, падала в этот новый мир, мир фантастический, туманный, неясный, словно мир подводных глубин». Солнце в таком мире уже не жжет, из палящего превращается в отрадное.
В поэме Лермонтова двойничество навязчиво подчеркивается, число два играет важную роль: «Там, где, сливаяся, шумят, / Обнявшись, будто две сестры, / Струи Арагвы и Куры…», «Недалеко, в прохладной мгле, / Казалось, приросли к скале / Две сакли дружною четой…», «Ты перенесть меня вели / В наш сад, в то место, где цвели / Акаций белых два куста…» Все твердит о близости счастья – и его недостижимости, два берега не могут сойтись:
Я видел груды темных скал, Когда поток их разделял. И думы их я угадал: Мне было свыше то дано! Простерты в воздухе давно Объятья каменные их, И жаждут встречи каждый миг; Но дни бегут, бегут года — Им не сойтися никогда!И однако два становятся одним – в схватке Мцыри с барсом.
Продолжим разговор о двойнике-звере. В «Снежной королеве» Андерсена маленькая Герда погибла бы от рук разбойников и их атаманши – старой разбойницы, [92] не помоги ей маленькая разбойница (дочь атаманши) – звериный двойник Герды. Двойница, так сказать. Связь маленькой разбойницы со звериным миром подчеркнута в тексте сказки (сквозь маленькую разбойницу виднеется Артемида – покровительница молодняка), очевидна также тема расчленения-поедания:
92
В старой разбойнице узнаваема Баба-яга, в разбойниках – проходящие посвящение юноши (поскольку для мифа безразлично, их режут-едят или они режут-едят, а важен сам процесс расчленения-поедания). С разбойниками мы уже встречались в мифе о Дионисе.