Прыжок через пропасть
Шрифт:
— Мы по-разному смотрим на некоторые вещи- — Оливье нахмурил брови.
— Да прекратите вы беспочвенные препирательства, — Кнесслер понял, что дело пахнет ссорой. — Забудьте прошлое. Сейчас мы прибыли на турнир, а не на поле сражения. И здесь вовсе не время выяснять, чье оружие более победоносно и при каких обстоятельствах. Пойдемте лучше к герцогу. Я уже отправил посыльного с предупреждением о визите. Герцог, должно быть, нас ждет.
И он показал направление к палатке Сигурда или Зигфрида, как называл датчанина Аббио. Сигурд, как посторонний участник турнира, расположился в общем лагере, а не
Князь Бравлин и граф Оливье сухо поклонились друг другу. Но если славянин имел право чувствовать обиду за отвоеванные у него земли, причем эта обида была не проходящей, то франк, по натуре легкий и не злопамятный, через минуту уже улыбнулся. У него-то ничего не отнимали, и вообще не виделось в Европе силы, способной остановить раздвижение Карлом своих границ. Силой была Дания, но Готфрид Скьелдунг молча наблюдал за Карлом и выжидал, не решаясь пока на самостоятельное противодействие. Другая сила — Византия, была слишком далеко и едва справлялась со своими проблемами.
Они двинулись вслед за остальными. И граф вдруг неназойливо взял князя под руку.
— Правильно, — сказал он. — Кнесслер самый рассудительный человек на свете. Я понимаю вашу обиду, и прощаю ее вам, а вы поймите мою гордость и простите ее мне. Забудем это. Не дело воинов таить обиды друг на друга.
Бравлин поклонился на ходу.
— И Кнесслер прав, и вы правы… А я попусту срываю свое раздражение на встречных из-за того, что мне не слишком хочется идти к Сигурду. Мы с ним не самые близкие друзья. Но, как воин, я должен согласиться, что лучше Сигурда не найти кандидатуры для участия в меле. Я не сержусь на вас, граф.
— Но позвольте мне, человеку, любопытному не менее, чем любознателен ученый аббат Алкуин, поинтересоваться… Вас зовут Бравлином Вторым. А кто был Бравлин Первый? Это ваш достойный предок?
— Нет, — ответил князь. — Бравлин Первый был могущественным князем славян, живущих по берегам озера Ильмень. Слышали о таком озере? Иногда его называют Варяжским морем… Это потому, что на одном из его берегов в городе Старой Руссе живут варяги — люди, которые варят соль. Там в округе множество соляных источников. Руссы, кстати, родственны бодричам, и являются подданными князя Годослава, хотя из-за отдаленности не слишком прислушиваются к голосу своего повелителя, предпочитая жить по собственным принципам.
— Нет. Не слышал. Где, вы говорите, это?
— Это далеко на востоке. Когда ваш король совсем лишит нас возможности жить своей жизнью, мы переселимся туда.
— А там тоже много славянских племен? — искренне удивился Оливье.
— В несколько раз больше, чем в известной вам Европе. Но если в Европе мы враждуем друг с другом, и потому не можем дать совместный отпор вашему королю, то Бравлин Первый около века назад объединил всех славян от Балтики на севере до Червоного моря на юге, изгнав с исконных славянских земель и хозар и греков. К сожалению, государство это существовало только при жизни Бравлина. Потомки разделили его на множество мелких и, опять
— А кто мешает вам объединиться с соседями? Бравлин вздохнул откровенно и натурально.
— Амбиции. Мои мешают мне признать старшинство, скажем, того же Годослава. Я считаю себя, признаюсь честно и не без оснований, более способным к управлению и более опытным, нежели он. Его амбиции, как потомка династии бодричских князей, не позволяют ему признать мое старшинство, потому что когда-то мое княжество входило в большой и сильный союз бодричей и предки Годослава правили моими предками. Приобретая общее, каждый боится потерять личное. И так будет до тех пор, пока не появится личность достаточно великая, чтобы удовлетворить или усмирить всех. Как для германских племен — Карл Каролинг.
— Ну а почему бы вам не заключить союз хотя бы с Карлом? — простодушно спросил граф.
— А кто мешает вам принять веру в наших богов и жить по нашим законам? — в ответ спросил князь с улыбкой.
Оливье только рассмеялся над собственной бестактностью.
— Курице нравится насест, а утке болото… — добавил Бравлин.
— Я, признаюсь, удивлен, встретив в лице князя-правителя, князя-воина, весьма грамотного человека. Вы так много знаете, так рассказываете не только о своей истории, но даже об истории Греции… Я просто в растерянности…
— Граф, я слышал, что король Карл тоже отличается любовью к книгам. Вы этому не удивляетесь? Разница только в том, что я читаю сам, а ему читают другие…
Оливье не нашел, что ответить. Он не рискнул сказать, что считает своего монарха просвещенным человеком, как и все королевство франков, хотя сам не прочитал в своей жизни ни одной книги. А отношение к представителям соседних стран, к саксам или к славянам у всех франков было традиционно пренебрежительное, как к полудикарям. И вот, оказывается, эти полудикари гораздо грамотнее франкских графов! Они даже разговаривают по-гречески с сарацином. Но высказать открыто свои чувства — значит оскорбить князя…
Между тем они уже спустились с Песенного холма. Эделинги и сарацин остановились и оглянулись, поджидая отставших. До лагеря напрямую осталось пройти меньше тысячи шагов. Там, перед лагерем посторонних участников турнира, уже не было большого костра, освещающего окрестности, как большой костер освещал почти всю королевскую ставку, однако у палаток горело множество костров малых, и заблудиться было невозможно.
Местоположение шатра герцога Трафальбрасса они уже знали. Более того, посыльный рассказал Кнесслеру, что гер цог пользуется в нижнем лагере великой популярностью и чувствует себя там ничуть не хуже, чем король Карл среди своих подданных.
В самом деле, подойдя к громадному шатру, по площади занимающему место четырех обычных палаток, рыцари увидели множество воинов вокруг костра. Сам Трафальбрасс, большой и шумный, что-то громко говорил, размахивая руками, в каждой из которых держал по кожаной кружке с вином, и, громко хохоча над собственными словами, прихлебывая то из одной, то из другой кружки поочередно. Вся обстановка здесь напоминала обыкновенный бивуак идущей походом армии. Там не бывает места для церемоний, там рыцари своим поведением ничуть не отличались от обыкновенных солдат-простолюдинов.