Прыжок над бездной
Шрифт:
Иван оглянулся, посмотрел на крепость, которая показалась маленькой и беззащитной перед несметным сонмищем врагов, и сердце его сжалось от тоскливого предчувствия.
Неужто им никто в крепости не поможет, неужто люди окажутся брошенными на произвол судьбы? И где же? Здесь, посередь Руси, собственной отчизны.
До Москвы, ежели по мирным временам, рукой подать, а ныне – попробуй доскачи, доберись. Птицей не полетишь, хотя Аникей и говорил ему, что человеку можно приделать крылья, и тогда он поднимется в небеса, аки птица. Он даже рассказывал про какого-то стародавнего парня, которого звали Икар… Вроде этот самый Икар смастерил себе крылья, прикрепил перья воском да и полетел ввысь вместе со своим отцом, как-то мудрено его звали… Только дело плохо кончилось. Поднялся Икар слишком высоко, туда, где солнце жгло больно жарко, лучи его растопили воск, и перья выпали. Упал Икар в море и погиб. Тут и сказке конец.
А может, не сказке?..
Крашенинников тряхнул головой. Нет, крылья не для него! Вот по земле бежать – дело другое. Тут он с кем хочешь потягаться может.
Как, однако, пробраться в Москву, чтобы попросить помощи? Может, глухой ночью на коне добром поскакать? Конь хороший найдется, да ненадежное это дело – конь. Заржет не вовремя – и враз попадешься. Иван глянул на людское месиво внизу и вздохнул: коня убьют под ним в два счета. Надеяться можно только на себя… На мгновение он прикрыл глаза, представив себе, как дерзко мчится там, внизу, лавируя между врагами, а те в растерянности никак не могут поймать его, только хватают руками пустоту. Они пускают в него стрелы, мечут копья, да все мимо, мимо – настолько ловко увертывается от них Иван. Словно нынешней весной, когда они играли с ребятами в горелки на лугу… Видение было настолько ярким, что Иван вздрогнул, когда кто-то неожиданно окликнул его снизу:
– Эй, Вань!
У подножия стены стоял Аникей Багров и, задрав вверх рыжую жидкую бороденку, весело смотрел на него.
– Заснул, что ли, стоя? – поинтересовался приятель.
– Навроде того, – не без смущения признался Крашенинников, улыбнувшись в ответ.
– Гляди, свалишься полякам прямо в котел. Знатная похлебка получится.
– Поднимайся сюда.
– И то.
Аникей, взобравшись на крепостную стену, тут же зашел за зубец, служащий защитой воинам от стрел врагов.
– Насилу разыскал тебя здесь, – произнес Аникей, едва отдышавшись от быстрого подъема по крутой лестнице. – Спасибо, стражник подсказал, где тебя искать, неугомонного. Чего тут деешь-то?
– На недруга смотрю.
– Охоронись, за камень стань. Неровен час, стрелой сшибут, моргнуть не успеешь.
Иван махнул рукой.
– Не до меня им, – произнес он. – Видишь сам, что там делается.
– Да уж вижу, – угрюмо ответил Аникей. Брови его нахмурились, вертикальная складка прорезала лоб.
– Подмогу нужно просить, и чем скорее, тем лучше, – сказал Крашенинников. – Сами, видать, не выдюжим.
– До Бога высоко, до царя далеко, – ответил Аникей, приставив к глазам ладонь козырьком, чтобы лучше видеть.
– Ну уж далеко, – возразил Иван. – До Москвы-то рукой подать.
– Видит око, да зуб неймет, – усмехнулся Аникей, продолжая разглядывать несметные полчища врагов.
– А ты придумай чего-нибудь, Аникуша.
– Я?
– Кто же еще-то? Ты первый выдумщик в округе. Даже, говорят, с нечистой силой начал знаться…
– А ты, ежели друг мне, глупостей не повторяй! – резко оборвал его Аникей.
– Я шутейно…
– И шутейно не болтай.
– Нет, Аникей, ты не отказывайся, – не отставал Иван. – У тебя в избе диковинок полно – одна похлеще другой. Ты бы сделал мне крылья, а? Навроде как у того парня, про которого рассказывал.
– А полетишь?
– Полечу, так и быть. Где наше не пропадало!
– А вдруг враги стрелой сшибут али сам сверзишься с поднебесья? Не побоишься?
– Не побоюсь, вот те крест, – торопливо проговорил Иван. Ему показалось, что Аникей спросил всерьез, а в том, что его приятель горазд на самые неожиданные выдумки, Ивану, да и не только ему, приходилось убеждаться не раз.
– Значит, в Москву полетел бы?
– В Москву, за подмогой.
Аникей стер тяжелую каплю дождя, упавшую на лоб.
Приятели помолчали. Дождь начал усиливаться.
– Ладно. Крылья – сказка, конечно, я понимаю, – развел руками Иван. – Но думаю, Аникей, я сумел бы и пешком до Москвы добраться.
– Это как же?
– Бегом. Никто меня не догонит.
– А ежели препятствие встретишь? Обоз, к примеру?
– Перепрыгну, что твой кузнечик. И добегу, – громко произнес он и тряхнул чубом.
– Меня в монастыре чудаком почитают. А ты, гляжу, чудак меня похлеще будешь.
– Думаешь, сил у меня не хватит?
– Силенок у тебя хватит, Ваня. Чем-чем, а этим тебя Господь не обидел.
– Чего ж еще надо?
– Уменья.
– Уменья бегать, что ли?
– Вот именно. И прыгать тоже, – добавил Аникей.
Иван искоса бросил взгляд на приятеля: не шутит ли? Но лицо Багрова оставалось серьезным.
– Вроде умею я бегать да прыгать, Аникуша, – произнес с обидой Крашенинников.
– Да знаю я, что проворнее всех в округе, – хлопнул его по плечу Аникей, – что никто не догонит тебя. Но речь о другом веду: бегать и прыгать – великое искусство. И ему нужно учиться, как, например, грамоте. В древности оно ведомо было, а потом утрачено.
– Откуда знаешь?
– Да уж знаю.
– Кто сказал?
– Сорока на хвосте принесла, – рассмеялся Аникей.
Крашенинников задумался. Так что же это получается, люди добрые? Он бегает быстрее всех, прыгает выше и дальше всех – не зря же люди прозвали его прыгунком! – а приятель этак небрежно, походя замечает, что он толком не умеет ни бегать, ни прыгать.
А может, Аникей прав? Каждый раз, легко обгоняя других, Иван смутно ощущал, что способен на большее. Может, и впрямь уменья ему не хватает?
От всего этого вдруг повеяло жгучей тайной, но Иван в расспросы не стал вдаваться: как говорится, всякому овощу свой час. Голова его теперь была занята совсем другим.
Дождь припустил сильнее, но приятели не обращали на него внимания. Монастырские окрестности затуманились, затянулись косой сеткой.
Плотно сжав губы, Аникей вглядывался в даль, думая о чем-то своем. Казалось, он видит нечто, не видимое другим.