Псих. Дилогия

Хожевец Ольга Аркадьевна

Лейтенант, подошедший к нам лениво, вразвалочку, имел вид человека, истомлённого ожиданием и оттого ищущего приключений. В нем и офицер-то опознавался не сразу. Свёрнутая в трубочку и засунутая под узкую полоску погона беретка, распахнутый чуть не до пупа камуфляж, под которым обнажился далеко не первой свежести тельник - всё это как-то не вызывало порыва вскакивать и отдавать ему честь. Никто и не вскочил - благо сержантов поблизости не наблюдалось.

– Та-ак, - протянул лейтенант, носком высокого шнурованного ботинка отпихивая чью-то протянувшуюся поперёк прохода ногу.
– Это что тут у нас? Новички, не иначе. Све-еженькие. И устав соблюдать не хотим, э? Не хотим, верно? Нехор-рошо как, ай-яй-яй.

И,

выбрав себе жертву - сидевшего с краю долговязого, но худосочного парня - вояка вдруг, резко нагнувшись, схватил его за грудки, рванул вверх, отрывая от пола вяло сопротивляющееся тело, тряханул так, что голова у штрафника мотнулась, будто пришитая, заорал прямо в обалдевшее от неожиданности, резкости происходящего, туповатое лицо:

– Сука! Почему честь не отдаёшь, спрашиваю? Говно необученное! Сука штатская! Явился! За чужими спинами прятаться? Я сказал смир-рна!

От терминала, возле которого ошивался прежде лейтенант, уже бежали двое; с другой стороны торопился сержант из конвойных, зачем-то на ходу суетливо застёгивая воротничок.

– А ну, пусти его, - тихо проговорил упругим движением поднявшийся на ноги Брык.

Очень тихо. Но так весомо, с такой почти физически ощутимой угрозой в голосе, что лейтенант автоматически разжал вцепившиеся в бушлат штрафника пальцы.

И тут же зашипел, спохватившись:

– Да я тебя...

Вокруг уже вставали, теснились плечами оказавшиеся рядом штрафники.

Из подлетевших офицеров первый тоже рявкнул во всю глотку:

– Смир-рна!

Второй обхватил лейтенанта за плечи, забормотал увещевающе:

– Да ну их, Серёга, брось, пошли, нас уж выпускать сейчас будут. Брось, что ты к ним вяжешься, это ж штрафбат, не видишь, что ли? У них своя головная боль, у нас своя. Пошли, скоро будем на грунте, авось ещё отоспаться успеем, а, Серёга? Двое суток же не спавши. Лучше б покемарил в уголке, чем задираться впустую. Ну, давай, давай.

– Там все отоспимся, - мрачно буркнул Серёга, уже сдаваясь, как-то сразу ссутулившись под мягким нажимом приятеля.

И вдруг вскинулся, со злобой саданул ботинком в борт одной из капсул.

– Я сегодня... Димыча сюда привёз... В таком вот ящике! Димыча!!! Отсыпаться мне?!

В голосе его неожиданным надрывом зазвенела слеза.

– И эти... Расселись тут, как... Рожи перепуганные. Суслики. Если б не такие, как они... Может, Димыч бы...

– Да они причём?
– присоединился к товарищу другой офицер.
– Они там и не были ещё. Ну, пошли, в самом деле, а то пропустим бифлай, на сутки застрянем. Пошли, пошли.

Уже удаляясь, лейтенант Серёга всё же обернулся и погрозил нам кулаком.

Растерянный сержант, успевший оправить форму, но так и не дождавшийся реакции на мастерски отданную честь, проводил троицу задумчивым взглядом.

***

Состав нашего пополнения оказался приписан к трём различным наземным базам; соответственно и отправлялся тоже тремя транспортами. Разбит список был элементарно по алфавиту, моей букве - "Д" - досталась база Сеген. Первыми же вырвались с опостылевшей всем станции счастливчики, прикреплённые к Кулукшеде. Кулукшедским транспортом убыл и лейтенант Серёга со товарищи. Боевые офицеры, уже похлебавшие той каши, что нам только предстояла, заинтересовали меня; я присмотрелся к ним повнимательней, когда они проходили терминал.

Парни как парни - были бы в гражданском, и не скажешь, что офицеры. Лет двадцати с небольшим, лица усталые, хмурые. Скорей неприятные, чем наоборот. Ну, тому есть объяснение - груз они сопровождали очень уж специфический. А так... Походка разболтанная, повадка в меру развязная. Но перед офицером-выпускающим держались скорей заискивающе, не нарывались. Парни как парни. Никакой печати - внутренней, внешней ли - отличавшей бы бойцов от ряда штатских сверстников, окажись здесь таковые, я так и не углядел.

Может, просто не умел ещё видеть.

Мы, оставшиеся, "загорали" на орбитальной станции ещё почти сутки. Гробы за это время так и не увезли; мы уже как-то сжились даже с их видом, обращали внимания не больше, чем если бы тут стояли обычные ящики с какими-нибудь запчастями. Из погрузочного зала нас не выпускали. Среди штрафников гулял унылый шепоток, что где-то тут, на станции, есть бар со спиртными напитками, а может, и не один, и вот если бы... Но эти чаяния были бесплодными - даже чтобы попытаться предпринять что-нибудь нелегальное, например, подбить на это дело кого-то из обслуги, следовало иметь в карманах нечто кроме пустоты. И кормёжка на станции предусмотрена не была - один только раз нам раздали сухой паек, по паре галет на брата. Курам на смех. Вода текла в туалете из крана, её мы и пили, тщетно стараясь набить животы и создать ощущение, хоть приблизительно напоминающее сытость. Спали на полу вповалку, отлёживая бока. Бесцельно шатались по залу среди нагромождения штабелей. И завидовали "кулукшедам", уже, небось, разместившимся в казармах, успевшим получить полноценную пайку - а может, и не одну.

Только внизу мы узнали, что кулукшедский транспорт был сбит ракетой класса "земля-воздух", типа "Сверчок" - фирменным подарком варвурских ирзаев. Никому из находившихся на борту выжить не удалось.

***

– Первый, Первый, я Седьмой. Вхожу в Б-4, курс шесть-ноль-два, поправка, шесть-ноль-один, высота двести фаров. "Муравьёв" пока не вижу, повторяю, не вижу "муравьёв". Конец связи.

– Поняли, Седьмой. Продолжайте.

Будто они сами там не знают, в каком я квадрате.

Смешно: просто так разговаривать я в слиянии не мог, а вот через органы связи леталки - легко. Как и большинство нейродрайверов, впрочем. Обидно только, что сигналы в эфире не приносили мне пользы - наоборот, несли они опасность и угрозу. Я словно объявлял на весь мир: вот он я, лечу, вас высматриваю, давайте, ловите меня в перекрестья прицелов, засекайте, вычисляйте электроникой целеуказателей, готовьте пуск смертоносной игрушки. Вот он я - выставившийся над вершинами клыкастых мрачных гор, открытый, как на ладони.

Не пропустить бы пуск.

Это мой третий вылет в качестве "утки". Первые два обошлись - по мне так и не выстрелили. Дикое напряжение нервов, обернувшееся после посадки почти получасовой трясучкой, оказалось напрасным. "Умнеют ирзаи, - хмуро прокомментировал тогда комбат.
– Поганые дела". И посмотрел на меня так, будто я несомненно виновен был в том, что не привлёк внимания ирзайских наводчиков.

"Утиная охота" являлась, пожалуй, единственным эффективным методом уничтожения вражеских ракетных установок, попортивших нашим воякам немало крови. Да и не только воякам - на счету ирзаев были мирные транспорта, из них последний - пассажирский бус, эвакуировавший уцелевших рабочих после взрыва на обогатительном комбинате. Откуда брались у воинствующих горцев суперсовременные "Сверчки" с системой самонаведения, способной отсеять большинство ложных целей и локационных ловушек, юркие "Шмели", видимые только на самых чувствительных радарах, роем атакующие смертельные "Осы" - то была загадка не нашего уровня. Нам просто приходилось иметь с этим дело.