Психикон

Муллагалеев Валерий

Наконец кому-то из маршалов надоело мое буйство, и он вырубил меня. Обычно в такие моменты говорят, что на глаза обрушилась тьма, но я и без того был в ней. Наоборот, взрыв боли в затылке на мгновение как будто мигнул ярко-красной вспышкой.

Очнулся я, когда мы ехали по тракту. Я почувствовал хрустящую солому, твердость досок под спиной, запах пыли и пота. Последнее подсказало, что в телеге со мной сидит конвой.

Шевельнув бровями, я понял, что глазницы пересекает заскорузлый от засохшей крови

платок, завязанный на затылке. Пересохшую носоглотку свербило, каждый вдох доставлял боль.

– Воды, – попросил я.

– Обойдешься.

Хриплый голос принадлежал Каролосу. Я бы предпочел, чтобы меня сторожил Ульрих Янсон, он бы вряд ли отказал. А от этого бывшего соратника можно было получить разве что пинок под ребра, поэтому я воздержался от вопросов и попытался осмыслить ситуацию.

Осмыслять было особо нечего, все просто. Маршалы выследили меня и вломились в логово Змея крупным отрядом. Алхимик, видимо, улизнул, как это всегда бывает. Я же попал в лапы идейных борцов с темным наследием, которых невозможно подкупить, запугать или уговорить.

Обвинить меня в чернокнижии мог сам Магистр, это не загадка, я теперь виновный по всем статьям. Хрен с этим. Но как они меня нашли? Допросили Розет? Представив, как ее пытают, я сжал кулаки, отчего кандалы вгрызлись в запястья как два питбуля. Нет, она не знала, куда я отправился. Мысль о том, что она шпионила за мной добровольно, я отбросил – когда на тебя ополчился весь мир, хочется сохранить доверие хоть к кому-нибудь. Не исключено, что маршалы следили за мной уже после стычки с Моррисом: мое поведение там могло вызвать подозрение, либо Морриса поймали и он раскололся.

Так или иначе, факт один: я пленен, а везут меня, надо думать, на казнь. Чернокнижников полагается казнить публично на городской площади. Так все видят, что, во-первых, темные искусства не игрушки, во-вторых, Международная служба маршалов по надзору за темным наследием не дремлет.

Я пошевелился, принимая более удобное положение. Каролос с готовностью пнул сапогом в бок.

– Меня подставили! – выпалил я, обращаясь к темноте вокруг.

Маршал пнул еще раз.

– Куда мы едем? – спросил я, напрягшись в ожидании удара.

Его не последовало, и я расслабился. Тут же Каролос пнул меня под ребра с удвоенной силой. Садист чертов. Я всегда его сторонился. Он явно был из тех служивых, у кого с чернокнижниками связана какая-то личная история, омрачившая детство.

Телега покачивалась на ухабистой проселочной дороге. Хорошо, мы еще не в городе и едем по тракту. В следующий час я терпеливо прислушивался, собирая обрывочные звуки, движения и запахи, чтобы с помощью логики склеить из них картину происходящего. Особенно ценными были отзвуки голосов снаружи.

Я пришел к выводу, что в отряде около дюжины человек. Два фургона, в одном из которых я с конвоиром, а в другом везут раненых – их после стычки со Змеем половина отряда. Едем без привалов, чтобы скорее добраться до города и помочь раненым. Там же меня собирались повесить. Хорошо, когда есть определенность, мрачно подумал я.

В кронах деревьев вдоль тракта зашумел ветер, воздух посвежел. С моего лица сползли теплые лучики солнца. Вскоре по тенту фургона застучали капли дождя. Проезжавший мимо фургона всадник цокнул и выругался.

Ближе к вечеру наш фургон застрял в колее. Я жадно вслушивался в звуковую картину, очищенную от скрипа колес и топота копыт. Кто-то рывком отбросил тент на торце фургона и попросил Каролоса помочь толкать или хотя бы выйти, чтобы снизить нагрузку на колеса. Тот сказал, что ни на шаг не отойдет от "проклятого чернокнижника". Его попросили еще раз, и он послал просителя куда подальше.

Возница хлестнул лошадей, раздалось натужное кряхтение нескольких мужчин, фургон приподнялся, но скатился назад в яму, чавкая грязью. Послышались тяжеловесные шаги, по мягкому и высокому голосу я знал Ульриха.

– Сейчас я вам помогу, доходяги несчастные.

– Не надо, – ответил неизвестный мужской голос, – вы ранены, маршал. Мы справимся сами.

– Ульрих! – воскликнул я. – Скажи им, что я невиновен!

За эту выходку я получил удар прямо в лицо. Пересохшие ноздри наполнились теплой кровью. Я повернулся на живот, чтобы не захлебнуться.

– Ты бы полегче с ним, – сказал Ульрих меланхолично. – Все-таки бывший соратник.

– Тем хуже! – ответил Каролос. – Предатель хуже врага.

– Давай вылезай и помогай толкать, – сказал Ульрих. – Никуда сэр Карахан не денется.

– А вдруг? От этих гадов можно ожидать чего угодно.

– Не сходи с ума. Ты же не хочешь, чтобы мы застряли тут на всю ночь? Да еще под дождем.

– Ладно, – проворчал Каролос.

– А я уж прослежу, чтобы он ничего не вытворил, – сказал Ульрих, и я услышал щелчок взведенного курка.

Мне отчетливо представилось направленное на меня дуло ружья. Да уж, Ульрих не станет издеваться над пленным, у него другие методы. Я замер.

Фургон снова стали приподнимать и толкать, коротко ржанула лошадь, захлюпала грязь, воздух сотрясли усталые ругательства. Безрезультатно.

Я по-прежнему не мог ничего предпринять, но радовался. Любые неурядицы, тормозящие отряд и нарушающие планы, были мне на руку. Пусть фургон развалится, пусть дождь превратится в ливень, пусть на нас нападут разбойники, пусть Каролоса прошибет понос, в конце-концов! Пусть раненые во втором фургоне перемрут. Это звучит совсем цинично, но я был зол и, чего таить, умирал от страха. И от жажды.