Психоделика любви: Начало
Шрифт:
Почему они не признают его? Что он сделал им? Разве они не видят? Не видят? Он гений нового мира! Он создатель, а не разрушитель! Все они слепцы и глупцы!
Но он не может сбежать от криков глупцов. Их много — он один. Толпа права — он не прав. Сто слов против одного. Как сотни залпов выстрелов против одного маленького взрыва. Но этот взрыв когда-нибудь будет сиять ярче сотни одновременных выстрелов! Его взрыв — один единственный и истинный!
И Дейдара взорвал их всех. Устроил свой крик души, который прозвали терактом, прямо в университете. И брызги крови раненных стекались к его
— Ты самая тривиальная никчемная бездарность. — раздался самый первый голос, от которого по спине закусали мурашки.
Подрывник медленно обернулся, чтобы столкнуться взглядом с Учихой Итачи, взирающим на него с невидимого пьедестала сверху вниз. И взгляд этот воплощал самый сокровенный страх парня — презрение.
Кабинет наполнился истошным воплем пациента. Пейн отключил подачу вакцины из капельницы в вену, и Дейдара, захлебываясь слезами и запузырившейся на губах слюной, уронил голову на бок. Пейн, опустив ладони по обе стороны от головы Тсукури, судорожно вдохнул и выдохнул, размял шею и прошипел, так, словно боль, испытанная Дейдарой, прошила его сердце.
— Давай, Дейдара. Не сдерживайся. Познай же истинную боль «Красной луны». Можешь кричать, твои крики никому не причинят боли.
Что значит «быть психически больным»? Насколько опасна шкала этого «сумасшествия»? И как определить сумасшествие? По способности видеть то, чего не существует? Смотреть на мир по-другому? Жить не ради ценностей нормальных людей? Говорить не так, как положено?
Итачи не знал.
И это случилось с ним. За одну неделю пребывания в психиатрической больнице «Красная Луна» он стал психически больным. Но, быть может, и был всегда, а здесь ему всего лишь раскрыли глаза на истину.
Забившись в изголовье кровати, поджав к груди колени, он уже полчаса непонимающе смотрел на сидящую напротив девушку. Слишком реальную для призрака, стоит сказать. Непохожую на мертвеца, который покончил с собой 10 лет назад. Естественно-бледная, с такими человеческими синяками под глазами от хронической бессонницы, будто фиолетовые тени рассыпались с верхнего века. С реальным голосом. Одетую в непонятно что; можно было подумать, что она подскочила с кровати поздней ночью и, в одной ночнушке и на босу ногу, нечаянно забрела в психушку. И у призраков не может быть пирсинга под нижней губой. Итачи хотелось протянуть руку и вытащить винтик, чтобы убедиться в этом раз и навсегда.
— Ты смотришь на меня так уже полчаса, — констатировала факт Хаюми.
— Я жду, когда меня отпустит.
— Я не галлюцинация препарата, который в тебя вкололи.
— Нет, галлюцинация. Сумасшедшие видят их постоянно.
— То есть, тебе легче поверить в то, что ты сумасшедший, чем в то, что я мертва? — закатив глаза, огрызнулась беззлобно Конан и тоже поджала под себя колени.
— То есть, ты хочешь сказать, что ты призрак, который покончил с собой в этом замке?
— Нет, я сделала это в другом месте.
— Тогда что ты здесь делаешь?
— Я привязана к этому месту из-за одного человека.
— Какого
— Не могу сказать, пока ты не начнешь в меня верить.
— По-твоему, я сейчас разговариваю сам с собой, если не верю в тебя?
— Ты считаешь, что я твоя галлюцинация. Так что со стороны психиатрии ты сейчас говоришь сам с собой, потому что не веришь в меня.
— Но если сейчас кто-нибудь зайдет в палату, то он увидит, как я беседую с девушкой или с самим собой?
— Смотря кто зайдет, — и пожала плечами, бросив короткий взгляд на дверь. — Персонал точно не увидит. Они не хотят видеть. А некоторые пациенты врут, что видят меня, чтобы «не отбиваться от коллектива». Например, как Наруто.
— Выходит, ты все-таки Ангел?
— Да, меня почему-то так называют.
— Может, из-за тех кровавых крыльев на стенах?
— Может быть.
— Так к кому ты привязана?
— А ты в меня веришь?
Итачи механическим движением подхватил подушку за спиной и запустил ею в свой глюк. Подушка прошла сквозь девушку и приземлилась на полу рядом с дверью.
— Пиздец, я свихнулся, — подвел итог Итачи и, закрыв лицо руками, заржал в голос. Такой смех он слышал не раз из палат других больных, а теперь и сам заразился безумием, точно инфекцией. Даже симптомы те же.
Конан — само монашье терпение — наблюдала за сотрясающимся юношей и, было, с тоской в глазах потянулась к нему, но одернула руку, едва до его лица оставалось чуть больше пары сантиметров.
— Я сумасшедший.
— Ты не сумасшедший, Учиха Итачи. Если следовать твоей логике, я тоже сумасшедшая, если верю в то, что я призрак, как и в то, что ты видишь в меня. Быть может, наша взаимная вера или взаимное безумие породили меня, аморфную надежду в твоем разуме. Это так похоже на религию, согласись?..
— Я сумасшедший, — продолжил настаивать Итачи, сжимая в пальцах сальные черные пряди — один рывок, и он вырвет их с корнем. — Я видел вещи, которых не существует. Я выдумал, что меня пытают, когда в 99 кабинете лежат только швабры.
— Повторюсь еще раз, Учиха-старший. Ты не сумасшедший. В 99 кабинете действительно хранятся швабры и ведра. Однако за всей этой провизией, в стене, находится дверь, которая и открывает вход к кабинету шоковой терапии, где Орочимару любит проводить «процедуры». Все, что ты видел, одновременно правда и неправда. Но ты не псих. Также, как и большая половина обитателей этой клиники. Многие из них жертвы обстоятельств, персоны нон-гранта, свидетели, которых устранили, не убивая. И лишь небольшая кучка из них пришла сюда уже с готовой болезнью, и ты не из этих ребят.
— Ты сказала, что покончила с собой, — совладав с истерикой, Учиха глубоко вдохнул и выдохнул. Судорожно помассировал веки. Он не желал смотреть на «Конан». Все еще упрямо принимая её за свою галлюцинацию. — Зачем ты это сделала?
— Во имя любви.
— Это связано с тем человеком, к которому ты привязана?
— А ты веришь в меня?
Итачи поднял взгляд, как у побитой собаки. Конан была слишком милой для кошмара, слишком терпеливой для человека. Сидела, поджав коленку, как тогда на столе Орочимару, и пристально смотрела в глаза, расфокусировано бегающие по её стану.