Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Смирнов Игорь

Der Sadist macht ein anderes Wesen zu einer Erweiterung seiner selbst; der Masochist macht sich selbst zu einer Erweiterung eines anderen Wesens. Beide suchen eine symbiotische Beziehung, weil sie beide keinen Mittelpunkt in sich selbst besitzen. [359]

Слабое место в рассуждениях Э. Шорша и Н. Бекера таково: почему разрешение противоречия между симбиозом и нарциссизмом должно в обязательном порядке влечь за собой садистское насилие над матерью, а не подавление ребенком его нарциссизма ради всегдашнего торжества идиллического симбиоза, что тоже как будто вполне допустимо? И заодно упрек в адрес Э. Фромма: наказывая ребенка, родители не просто отнимают у него его идентичность, но и предлагают ему какую-то другую; внутренняя пустота личности, компенсируемая в садистском или мазохистском симбиозе, не вытекает из авторитарного поведения старших.

359

E. Fromm, Anatomic…,330.

Приведем еще пару примеров из новейшей садологической литературы.

Д. Шапиро повторяет ту часть учения Э. Фромма, в которой идет речь о садизме, передаваемом от родителей детям:

The authority <…> can only have originated in the child’s relationship to the superior authority of the adult. [360]

Объяснение

садизма у А. Грюна также не обходится без мысли о том, что ребенок, вырастающий в агрессивную личность, наследует эту черту от старших. Наличие «плохой матери», с одной стороны, и потребность сына как-то приспособиться к этой ситуации и, значит, оправдать материнское поведение — с другой, вызывают у ребенка перенос ненависти, которая должна бы быть направлена против матери, на прочих женщин [361] .

360

David Shapiro, Autonomy and Rigid Character,New York 1981, 73.

361

Arno Gruen, Der Wahnsinn der Normalit"at.Realismus als Krankheit: eine grundlegende Theorie zur menschlichen Destruktivitat (1987) M"unchen 1989, 105–106.

Поразительно то, какую научную популярность получило методологически чрезвычайно уязвимое убеждение в том, что нет садизма, не обусловленного садизмом. Добавим еще, что и Д. Шапиро, и А. Грюн разбирают садистский синдром как одну из альтернатив по отношению к личностной автономии. Эта дихотомия не менее ошибочна, чем представление о тавтологическом генезисе [362] садизма, что мы постараемся показать ниже.

1.3.1.Наибольшую ценность для нас сохраняют из садологических работ (самого Фрейда [363] , К. Абрахама [364] , М. Кляйн [365] и др.) те, где говорится об орально-садистской и анально-садистской фазах в психической эволюции ребенка, хотя и здесь мы не можем обойтись без (логотеличной) реинтерпретации этих исследований, к которой мы теперь перейдем.

362

В идее тавтологического генезиса проступает, вообще говоря, некий остаточный мифологизм. Ведь именно миф видит во всяком акте человеческой креативности повтор первотворения.

363

Sigmund Freud, Drei Abhandlungen zur Sexualtheorie (1905, 1915, 1924). — In: S.F., Studienausgabe, Bd. V, Sexualleben,103 ff.

364

Karl Abraham, Psychoanalytische Studien zur Charakterbildung,184 ff.

365

Melanie Klein, Die Psychoanalyse des Kindes,passim.

Сильный агрессивный импульс появляется у ребенка, когда его отучают от материнской груди [366] . Будучи оторванным от груди, ребенок обретает психическую способность выработать идею страдающего объекта. Как бы ни была замещена материнская грудь, она оказывается тем, что более не находится в непосредственном обладании субъекта, т. е. его лишь идейнымдостоянием. Объект, прекративший энергетически обеспечивать субъекта, воспринимается им в виде дефектного, испортившегося устройства, т. е. в виде страдающего(неполноценного) объекта. Содержанием идеи объекта становится поэтому его страдание. Если истерик испытывает затруднения при опознании желаемого им объекта, то садист знает, какой объект ему нужен, не ведая, однако, иного объекта, чем ущербный.

366

Среди фрейдистов особенно настаивала на этом обстоятельстве М: Кляйн: «Die Steigerung des oralen Sadismus erreicht ihren H"ohepunkt w"ahrend und nach der Entw"ohnung von der Mutterbrust. Sie f"uhrt zur vollen Aktivierung und H"ochstentwicklung des Sadismus auf alien Quellgebieten» (M. Klein, op. cit.,162–163). В психоаналитической концепции, выдвинутой М. Кляйн, оральный и анальный садизм ребенка — это та отправная точка, из которой исследовательница выводила объяснения, касающиеся самых разных сторон духовной жизни. Если учесть, что М. Кляйн сформулировала свои главные идеи в 1920-е гг., в пору господства авангардизма, то можно утверждать, что он абсолютизировал себя в этой психоаналитической доктрине. Как известно, М. Кляйн первой обосновала методику психоаналитической работы с детьми. По остроумному суждению Р. Грюбеля (Rainer Gr"ubel), высказанному в частной беседе, превращение детей в материал психоинженерии имеет явную садистскую окраску.

Садистский характер не возник бы, если бы его носитель не был в состоянии сопереживать боли другого, на что проницательно обратил внимание уже X. Эллис (Havelock Ellis, «Studies in the Pathology of Sex…», 1903):

…the sadist <…> enjoys his victim’s pain because he identifies himself with that pain. [367]

1.3.2.1.Агрессивность ребенка, сопровождающая оральную стадию его психического становления, объясняется тем, что деструктивные действия (кусание материнской груди и т. п.) выступают для него адекватными его представлению о разрушившемся объекте. Чтобы вновь овладеть объектом, нужно приспособиться к его требованию, быть верным реальности, «вышедшей из строя». Возвращение субъектом себеобъекта, ставшего непригодным, означает причинение ему страдания, боли — активноеучастие субъекта в процессе деформации внешнего мира.

367

Цит. по: S. and М. Studies in Sadomasochism,ed. by Th. Weinberg and G. W. Levi Kamel, New York 1983, 34.

Но агрессивность — лишь один из возможных способов, которые находятся в распоряжении ребенка, реагирующего на потерю им материнской груди.

1.3.2.2.1.Второй способ избавиться от утраты состоит в том, чтобы партиципировать страдающий объект, поставить себя на его место, стать его голосом, его выражением (по наблюдениям Р. А. Шпитца [368] , именно после распада симбиоза младенец начинает подражать материнским жестам отрицания и отказа, в частности, покачиванию головой) [369] . Ребенок может стремиться и вернуть себе исчезнувшую ценность, и вернуть себяей.

368

Ren'e A. Spitz, Vom S"augling zum Kleinkind.Naturgeschichte der Mutter-Kind-Beziehungen im ersten Lebensjahr (=The First Year of Life, 1965), "ubers. von G. Theusner-Stampa, Stuttgart 1967, 197 ff.

369

В архаичных обществах отлучение ребенка от материнской груди происходит не столь рано, как в западном социуме и ему подобных (на что обратил наше внимание А. М. Пятигорский). Возможно, что именно затянутость симбиоза (до трех или даже до шести лет) создает для личности такие психические условия, которые отнимают у нее способность позднее бунтовать против среды и делают ее ритуалистической. Ребенок, чей переход из одной стадии развития в новую воспрепятствован, становится аисторическим существом. Агрессивность ритуалистического человека формируется искусственным путем — в процессе инициации, калечащей тело подростка и тем самым делающей террор допустимым для индивидуального восприятия социального бытия.

(Не нужно путать личность, партиципирующую страдающий объект, с мазохистской. Мазохист являет собой страдающего субъекта. В своей отклоняющейся от нормы сексуальной практике мазохист связывает себя не со страдающим объектом, но с объектом наслаждения, принимая на себя при этом роль страдающего субъекта.)

Различение двух реакций ребенка при отторжении его от материнской груди позволяет, переходя к взрослым, говорить о том, что есть садизм и «садизм», активный и пассивный садизм, если угодно: экстравертированный и интровертированный. Садистский характер вариативен, образует психопарадигму. Как бы ни различались между собой два вида этого характера, оба, если воспользоваться словами из тютчевского эпиграфа, «любят убийственно», но если одному, чтобы любить, нужно разрушать, то второй (пассивно-садистская личность) испытывает не Hass-Liebe, а нечто иное — влечение к тому, что было подвергнуто насилию, деформации и т. п. каким-то третьим лицом. Ставя себя на место страдающего объекта, отрекаясь от собственной агрессивности, мы вынуждены искать источник страдания в другом субъекте (ибо нет объекта без субъекта), переносить нашу потенциальную «убийственную любовь» на некое существо во внешней для нас действительности. «Собственное иное» садизма есть мировоззрение, хотя и не инициирующее насилие, однако только его и застающее кругом.

1.3.2.2.2.Теперь становится ясно, почему авангард в равной мере способен и звать к разрушению, и защищать поруганные, во зло употребленные, перестающие существовать объекты, будь то страдающая женщина у Пастернака; животные в зоопарке, в которых погибают человеческие задатки («Зверинец» Хлебникова [370] ); мучимый людьми растительный мир («Песнь о хлебе» Есенина); теряющая жизненные силы мировая культура («комната умирающего», «могильная ладья египетских покойников», по словам Мандельштама [371] ); раздавленная коллективизацией деревня («Погорельщина» Клюева) и т. п. Если в мужской поэзии авангарда мы имеем дело с лирическим субъектом, сочувствующим чужому страданию, т. е. каким-то образом от него и дистанцированным, то авангардистская женская поэзия часто представляет собой прямое артикулирование физической боли, наносимой лицу, которое принуждено к объектности (ярчайший пример — стихотворение Ахматовой, написанное как бы жертвой садистского акта: «Муж хлестал меня узорчатым, Вдвое сложенным ремнем…»), или даже оказывается непосредственным голосом абиозиса (так, Цветаева в монологе «Эвридика — Орфею» дает слово существу, навсегда принадлежащему царству мертвых).

370

Тот же мотив — у Е. Гуро в «Бедном рыцаре»: «…у зверей есть <…> ступени Бога, но они не на дороге разума, а на дороге глубины сердца» (Elena Guro, Selected Prose and Poetry, ed. by A. Ljunggren and N. A. Nilsson, Stockholm 1988, 194).

371

О. Мандельштам, О поэзии.Сборник статей, Ленинград 1928, 10, 40.

1.3.2.3.Выход ребенка из грудного возраста — начало его самостоятельной жизни. Способность к самообеспечению, к поддержанию своего бытия собственными силами не что иное, как биологическая необходимость. Нежелание ребенка подчиняться этому императиву, значимому для любого живого существа, представляет собой, как мы уже писали, сугубо человеческийпротест против правил природы. Садистское поведение ребенка знаменует, как и другие шаги онтогенеза, определенный этап в развитии сознания, в выхождении человека за пределы отприродности.

Хотя для большинства детей вступление в садистский период опричинивается отрывом от груди, через садизм проходит всякий ребенок, а не только тот, который питается материнским молоком или молоком кормилицы. Садистская энергия накапливается и разряжается детьми по мере того, как сокращается общий объем заботы взрослых о них. Как бы ни питался ребенок от рождения, он неизбежно будет конфронтировать в какой-то момент с предоставлением ему старшими большей, чем прежде, свободы. Садистское детство — универсалия человеческого существования. При этом в любом случае первосадизм орален: даже если ребенок и не был вскормлен грудью, он будет стараться восстановить ослабевшую связь с опекавшим его взрослым так, чтобы поглотить, интроецировать объект и тем самым гарантировать себе в дальнейшем — надежнейшим из всех образом — неотчуждаемость от объекта.