Психология и физиология. Союз или конфронтация? Исторические очерки
Шрифт:
5. Группированием отдельных произвольных движений в ряды также управляет воля (самосознание).
6. Произвольные движения часто осуществляются вопреки инстинкту самосохранения.
Затем И. М. Сеченов приступает к критическому разбору этих признаков.
Действительно ли в основе произвольного движения нет чувственного возбуждения, спрашивает он. Нетрудно догадаться, что ответ он дает отрицательный. Вопрос, однако, не в том, могут ли произвольные движения детерминироваться внешними сигналами, т. е. чувственным возбуждением, а в том, всегда ли это имеет место, обязательно ли чувственное возбуждение для инициации произвольных движений.
Существенно то, что под произвольными движениями Сеченов понимает выученные движения. Поэтому в главе о произвольных движениях он большое место отводит рассуждениям,
Для доказательства рефлекторной природы выученных (произвольных) движений Сеченов прибегает к следующему заявлению: «Между действительным впечатлением с его последствиями и воспоминанием об этом впечатлении, со стороны процесса [в нервных аппаратах. – Е. И.] в сущности нет ни малейшей разницы. Это тот же самый психический рефлекс с одинаковым психическим содержанием, лишь с разностью в возбудителях. Я вижу человека, потому что на моей сетчатой оболочке действительно рисуется его образ, и вспоминаю потому, что на мой глаз упал образ двери, около которой он стоял» [1953, с. 92]. Таким образом, и здесь для вызова представления требуется, по Сеченову, внешний толчок: «Когда… я этого человека вспоминаю, то первым толчком бывает обыкновенно какое-нибудь внешнее влияние в данную минуту, существовавшее между множеством тех, при которых я человека видел» [1953, с. 92]. Нельзя не согласиться с Сеченовым, что представление о раздражителе может заменить его действительное присутствие и вызвать такую же реакцию, как и реальный раздражитель. Но когда И. М. Сеченов приводит пример с умением знакомого ему человека вызвать у себя путем представления холода гусиную кожу даже в теплой комнате, то возникает вопрос: при чем здесь внешнее раздражение? Здесь уже чувствующее (афферентное) начало отсутствует, оно заменено вторичным образом (представлением), следовательно, речь должна теперь идти о неполной рефлекторной дуге, в которой нет необходимости присутствия афферентной ее части.
Представляется, что гораздо прогрессивнее было бы, вопреки традиционной рефлекторной теории, отстаивание И. М. Сеченовым позиции, что поведение человека определяется не только внешними (афферентными) раздражителями, но и образами-представлениями, мыслями. Однако он пытается во что бы то ни стало доказать чувствующее начало и наших представлений, и произвольных движений, поэтому особое внимание уделяет обсуждению вопроса, почему чувствующее возбуждение часто остается субъектом незамеченным.
Первая причина: к ясной по содержанию ассоциации примешивается темная мышечная, обонятельная или какая-либо другая. При резкости первой вторая или вовсе не замечается, или замечается очень слабо. При этом пример он приводит под стать примеру с дверью. «…Днем я занимаюсь физиологией, вечером же, ложась спать, думаю о политике. При этом случается, конечно, подумать иногда и о китайском императоре. Этот слуховой след ассоциируется у меня, следовательно, с ощущениями лежания в постели: мышечными, осязательными, термическими и пр. Бывают дни, когда или от усталости, или от нечего делать ляжешь в постель, и вдруг в голове – китайский император. Говорят обыкновенно, что это посещение ни с того ни с сего, а выходит, что он у меня был вызван ощущениями постели» [1953, с. 94]. Спрашивается, почему, если это рефлекс (по нашей терминологии – условный), он не проявлялся каждый раз, как Сеченов ложился в постель?
Вторая причина: с рядом логически связанных представлений ассоциируется представление, не имеющее к ним ни малейшего отношения. В таком случае, пишет Сеченов, человеку кажется странным искать причину возникшей мысли из последнего представления, а именно оно и явилось толчком к этой мысли. С этим можно полностью согласиться, но здесь речь не идет о неосознаваемых раздражениях как первом звене рефлекторного акта.
Третья причина: ряд сочетанных представлений длится иногда в сознании очень долго. В таком случае, по Сеченову, человеку очень трудно вспомнить, что именно вызвало в нем данный ряд мыслей. Однако все эти случаи доказывают только одно: беспричинных психических актов не бывает, все они детерминированы не только внешними, но и внутренними факторами. Но при чем здесь рефлекторный характер произвольных движений? Все примеры, приведенные Сеченовым, к ним не относятся.
Очевидно, что многие выученные и произвольные (психические) поведенческие реакции человека не вписываются в трехзвенную модель рефлекса.
Кроме того, в рассуждениях Сеченова о рефлекторном характере произвольных движений (а для него это синоним психического акта) тесно переплетаются две линии, которые им не дифференцируются. Первая связана с генезисом и по сути условнорефлекторным (пользуясь павловской терминологией) механизмом формирования психических актов у ребенка в онтогенезе, а вторая – с механизмом запуска (воспроизведения) выученных произвольных движений в каждом конкретном случае. Очевидно, что это не одно и то же, хотя и в том, и в другом случае может участвовать механизм ассоциации, на который указывает Сеченов. Ведь одно дело наличие ассоциативной связи между внешним раздражителем и безусловным рефлексом, а другое – наличие ассоциации между представлением какой-либо ситуации и реакцией на нее (а может быть, и отсутствием таковой).
Учитывая все это, утверждение И. М. Сеченова, что «все без исключения психические акты, не осложненные страстным элементом… развиваются путем рефлекса. Стало быть, и все сознательные движения, вытекающие из этих актов, движения, называемые обыкновенно произвольными, суть в строгом смысле отраженные», и что «…вопрос, лежит ли в основе произвольного движения раздражение чувствующего нерва, решен утвердительно» [1953, с. 93–94; выделено мною. – Е. И.], выглядит излишне обобщенным.
Существенным в представлениях Сеченова о произвольных движениях является наличие в рефлекторном акте механизма, задерживающего их. «Итак, существуют ли факты в сознательной жизни человека, указывающие на задерживание движений? Фактов этих так много и они так резки, что именно на основании их люди и называют движения, происходящие при полном сознании, произвольными», – писал И. М. Сеченов [1953, с. 94–95]. При этом способность задерживать непроизвольные и произвольные движения, по Сеченову, тоже выучивается в процессе онтогенетического развития человека. Постановка вопроса о торможении является несомненной заслугой И. М. Сеченова, хотя раскрыть его природу в различных случаях (особенно у человека) он в то время еще не мог. Тормозные явления он наблюдал лишь в экспериментах на лягушке при сильном раздражении чувствующего нерва и при раздражении кристалликом соли области среднего мозга. Не случайно он писал: «Путь развития способности, парализующей движение (прошу не забывать читателя, что для человека это гипотеза), чрезвычайно темен…» [1953, с. 97]. Наблюдения на лягушке Сеченов все же попытался распространить и на человека, утверждая, что «приняв существование подобных механизмов как логическую необходимость, следует принять вместе с тем и возбуждаемость их путем рефлекса» [1953, с. 98].
Определение мысли как двух третей рефлекса действительно недостаточно. Нельзя, однако, брать приведенное определение вне контекста, в котором оно дано. Специфика задач, стоявших перед «Рефлексами головного мозга», определила и угол зрения, под которым трактуются в этой работе познавательные процессы, в частности, мышление. Сеченовский вывод о том, что «все акты сознательной и бессознательной жизни по способу происхождения суть рефлексы» вовсе не означал отрицания специфики произвольного действия. Последнему же, в отличие от импульсивного действия, свойственна внутренняя фаза, благодаря которой совершение поступка предваряется обдумыванием, взвешиванием, выбором. Сеченову важно было пояснить, не отступая от основных положений рефлекторной теории, происхождение этой фазы. Открытие центров, задерживающих рефлексы, послужило ему не только для того, чтобы указать физиологический субстрат торможения мышечной реакции, но и для того, чтобы объяснить возможность превращения действия из реального в умственное, благодаря чему возникает, как говорит Сеченов, «поступок в мысли», т. е. внутренний план действительности.