Психология и физиология. Союз или конфронтация? Исторические очерки
Шрифт:
Действительно, неужели держание ложки и поднесение ее ко рту и другие бытовые навыки вырабатываются как у взрослого, так и у ребенка без участия мотивации, а следовательно, без наличия желания, цели, без представления о том, что человек хочет сделать? Сеченов пишет, что при всяком заучивании нужно:
1) чтобы рука обладала определенными функциональными возможностями: повернуться в любую сторону, сгибаться и разгибаться и т. д. (воля здесь властна только в запуске, остановке, усилении и ослаблении, и только);
2) чтобы она слушалась во всех этих движениях глаза, т. е. чтобы движения осуществлялись под зрительным контролем;
3) чтобы человек умел подражать показываемой ему форме движения;
4) чтобы человек умел отличать правильное движение от неправильного;
5) чтобы он упражнялся длительное время под контролем правильного образа движения.
Сеченов считает, что во втором и третьем пунктах воля не нужна, а это весьма спорно: зрительный контроль за демонстрируемым движением требует произвольного
Следует обратить внимание на четвертый и пятый пункты в перечислении Сеченовым условий заучивания. Это необходимость иметь правильный образ (эталон заучиваемого действия, с которым происходит сравнение того, что получается). А наличие такого образа значительно усложняет рефлекторный механизм управления произвольными действиями, включает в него и психический компонент (внешнюю «обратную связь»).
По Сеченову, воля играет важную роль только при воспроизведении новой формы движения, которой человек не владел до начала обучения. Дальнейший же процесс заучивания, т. е. формирование двигательного навыка (запоминание последовательности движений, установление зрительного контроля), от воли совершенно не зависит [1953, с. 179]. Однако с этим согласиться трудно, так как упражнение, как писал позже Н. А. Бернштейн, это внесение постоянной коррекции в разучиваемое действие, которая происходит и сознательно.
Собственно, вопреки своему утверждению, об этом пишет и сам Сеченов: «Как можно втиснуть, – продолжает Сеченов, – бесконечно разнообразную картину произвольности человеческих действий в такую тесную безжизненную рамку, как наш третий вывод? Воля властна пускать в ход в каждом данном случае не только ту форму движения, которая ему наиболее соответствует, но любую из всех, которые вообще известны человеку. Мне хочется плакать, а я могу петь веселые песни и танцевать; меня тянет вправо, а я иду влево; чувство самосохранения говорит мне: “стой, там тебя ожидает смерть”, а я иду дальше. Воля не есть какой-то безличный агент, распоряжающийся только движением, – это деятельная сторона разума и морального чувства, управляющая движением во имя того или другого и часто наперекор даже чувству самосохранения. Притом в деле установления понятия о воле вовсе не важно то, вмешивается ли она в механические детали заученного сложного движения, а важна глубоко сознаваемая человеком возможность вмешаться в любой момент в текущее само собой движение и видоизменить его или по силе, или по направлению. Эта-то ярко сознаваемая возможность, выражающаяся в словах “я хочу и сделаю”, и есть та неприступная с виду цитадель, в которой сидит обыденное учение о произвольности» [1953, с. 177–178; выделено мною. – Е. И.].
Впрочем, И. М. Сеченов, который по праву считается основателем материалистического понимания воли и произведения которого являются излюбленным источником цитат для тех, кто стоит на тех же позициях, понимал данную проблему совсем не так однозначно, как это зачастую представляют себе его последователи. Мысли И. М. Сеченова о воле редко цитируются полностью, и, что самое главное, их смысл остается не до конца понятным, так как его высказывания можно трактовать по-разному, подкрепляя противоположные воззрения на волю различными его цитатами. Неудивительно, что на И. М. Сеченова опираются как В. Э. Чудновский, отстаивающий мотивационную теорию воли, так и А. Ц. Пуни, рассматривающий волю как самостоятельное психическое явление, в одном ряду с интеллектом и чувствами. И действительно, с одной стороны, И. М. Сеченов пишет: «Ни обыденная жизнь, ни история народов не представляют ни единого случая, где одна холодная, безличная воля могла бы совершить какой-нибудь нравственный подвиг. Рядом с ней всегда стоит, определяя ее, какой-нибудь нравственный мотив… Даже в самых сильных нравственных кризисах, когда, по учению обыденной психологии, воле следовало бы выступить всего ярче, она сама по себе действовать не может, а действует лишь во имя разума или чувства» [1953, с. 181]. Отсюда вроде бы И. М. Сеченов признает наличие воли, которая взаимодействует с мотивом при управлении поведением. А с другой стороны, он же пишет: «В обыденной жизни говорят так: человек этот должен был обладать двумя вещами: сильно развитым моральным чувством… и сильным характером или сильной волей; и к этому прибавляют даже, что чем сильнее жизненная борьба, тем сильнее воля у человека, который выходит из нее нравственно чистым. Так толкуют люди, и мы до такой степени свыклись с последней мыслью, что она кажется нам непоколебимою. Но правда ли это? Ведь если я вступаю в борьбу нравственно чистым и выхожу из нее таким же, не достаточно ли снабдить человека, вместо суммы чувство + воля, одним только нравственным чувством в усиленной степени?» [1953, с. 181]. Или: «Безличной, холодной воли мы не знаем; то же, что считается продуктом ее совместной деятельности с разумом и чувством, может быть прямо выводимо из последних [курсив мой. – Е. И.]» [1953, с. 181]. Это высказывание И. М. Сеченова можно понимать так, что воли как самостоятельного психологического феномена, существующего и управляющего поведением человека наряду с разумом и моральными чувствами, нет. В другом месте Сеченов практически отождествляет волю с желанием, говоря о том, что они имеют одинаковый характер.
Таким образом, говоря о воле, И. М. Сеченов в одном случае акцентирует внимание на том, что воля является личностным образованием («силой воли»), а в другом случае он понимает волю как механизм управления движениями (их запуска, остановки, регуляции параметров движений), исключая внутреннюю биомеханику движений, которая осуществляется как хорошо оглаженная работа машины без участия воли.
2.3. Поздние представления И. М. Сеченова о соотношении физиологии и психологии
В последующие годы И. М. Сеченов заговорил о так называемом «темном мышечном чувстве», которое «вместе с кожными и зрительными ощущениями служит, как говорится, важнейшим руководителем сознания в деле координации движений» [1953, с. 243; выделено мною. – Е. И.]. «…Все время, пока в теле продолжается мышечное сокращение, из кожи и мышц движущейся части идет непрерывное чувственное возбуждение к нервным центрам, которое видоизменяется по характеру вместе с изменениями движения и определяет этим направление дальнейших двигательных актов… Ощущения из кожи и мышц, сопровождая начало, конец и все фазы каждого мышечного сокращения, определяют продолжительность каждого из них в отдельности и последовательность, с которою одна мышца сокращается вслед за другой» [1953, с. 244–245].
Из приведенных цитат следует несколько важных выводов. Во-первых, И. М. Сеченов расширяет круг сенсорики, вводя туда «темное мышечное чувство», или проприорецепцию. Во-вторых, он указывает на роль проприорецепции и кожной рецепции (т. е. кинестезии) в контроле за осуществляемыми человеком двигательными действиями и, таким образом, по существу говорит о том феномене, который в наше время называется «обратной связью», «сенсорной коррекцией» или «обратной афферентацией». В-третьих, эта «обратная связь» участвует в сознательном контроле двигательных действий. Отсюда совершенно по-другому воспринимается рефлекторный характер произвольных действий. Это уже не тот рефлекс, которым И. М. Сеченов пытался объяснить в «Рефлексах головного мозга» сознательные двигательные действия человека. К сожалению, он не сформулировал эти свои представления в виде «рефлекторного кольца», что дало повод последующим поколениям ученых еще в течение многих десятилетий рассматривать рефлекс как простую «рефлекторную дугу».
…Мышца, по Сеченову, не только рабочий орган и не только орган, осведомляющий мозг о результатах действия. Она является также инструментом познания среды. Ее сигналы передают самую достоверную информацию о внешнем мире, его пространственно-временных координатах. Производимые посредством мышцы операции сравнения, анализа, синтеза и являются теми «элементами мысли», из которых строится интеллектуальная деятельность.
К концу жизни И. М. Сеченов несколько по-другому стал рассматривать взаимоотношения физиологии и психологии. В книге «Физиология нервных центров» (1891), основой которой послужили читавшиеся им в Москве лекции, он не отказывается от своего положения о рефлекторной природе психического, но понимает ограниченность физиологического исследования для изучения психики. «Господство нашего начала [ «согласования движения с чувствованием», т. е. рефлекторного принципа. – Е. И.] идет, вероятно, и дальше – в ту область явлений, где чувствование превращается в повод и цель, а движение – в действие; но эта область уже лежит за пределами физиологического исследования» [1952а, с. 44]. Однако Сеченов по-прежнему предполагает возможность физиологического исследования и инстинктов, и заученных движений, несмотря на то, что последние управляются волей, т. е. намеренно, «без содействия соответствующего чувственного стимула» [1952а, с. 44].
И. М. Сеченов вошел… в историю науки не только как основоположник рефлекторной концепции работы мозга. Обосновав эту концепцию экспериментально, он дал ей философскую интерпретацию, указывающую как на рефлекторную природу нервных механизмов, реализующих элементарные и сложные формы работы мозга, так и на принципиальную невыводимость законов, управляющих психической деятельностью человека во всем богатстве и разнообразии ее проявлений, из одной лишь физиологически понимаемой рефлекторной активности головного мозга. Подчеркивание Сеченовым этой сложнейшей диалектики уже в начале обоснования им концепции рефлекторного подхода навсегда останется одним из самых ярких свидетельств его необыкновенной прозорливости.