Психология и физиология. Союз или конфронтация? Исторические очерки
Шрифт:
В. М. Бехтерев (1886–1887) вступил на путь объективного изучения высшей нервной деятельности еще в середине восьмидесятых годов прошлого столетия, занявшись выяснением двигательных функций коры больших полушарий. Объектом исследования он избрал дрессированных собак. У одних из них воспитывались заученные движения в виде подачи передней лапы по требованию экспериментатора, у других – производимые на приманку танцевальные движения на задних лапах. В то время существовало мнение, что центры таких заученных движений локализуются в подкорковых узлах, именно в полосатом теле. Бехтерев опроверг этот ошибочный взгляд, показав, что после разрушения двигательной области мозговой коры (точнее – сигмовидной извилины) заученные путем тренировки движения навсегда исчезают и не могут быть воспитаны вновь. Следовательно, именно кора головного мозга является «органом» приобретаемых в течение жизни двигательных актов.
Наблюдая объективно механизмы образования условных рефлексов, Павлов надеялся тем
Все мы знаем, что слюнные железы начинают работать не только тогда, когда раздражение от соответствующих предметов падает на поверхность рта, но также и в случае действия их на другие воспринимающие поверхности, например, глаз, ухо и т. д. Но эти последние действия обычно уже исключаются из области физиологии, причем их называют психическими раздражениями.
Мы пойдем по другому пути и попытаемся вернуть физиологии то, что принадлежит ей по всему праву.
Далее И. П. Павлов описывает работу слюнных желез собаки при попадании в полость рта различных веществ как простой рефлекторный акт, возникающий от раздражения различных рецепторов, расположенных в полости рта. При этом он замечает, что точно такие же реакции слюнных желез наблюдаются и в том случае, когда те же вещества находятся на известном расстоянии от животного («психическое слюноотделение»). Это было показано в павловской лаборатории С. Г. Вульфсоном. «Собака видит, слышит, обоняет эти вещества, обращает на них внимание, рвется к ним, если они съедобные или приятные вещества, отворачивается от них, сопротивляется их введению, если эти вещества неприятные. Всякий скажет, что это есть психическая реакция со стороны животного, что это есть психическое возбуждение деятельности слюнных желез.
Что дальше делать физиологу с этими данными? Как устанавливать их? Как анализировать? Что они такое сравнительно с физиологическими данными? Что есть общего между теми и другими, и чем они отличаются друг от друга?
Должны ли мы для понимания новых явлений входить во внутреннее состояние животного, по-своему представлять его ощущения, чувства и желания?»
…В каком соотношении находятся уже многочисленные приведенные выше факты с фактами психологическими, что чему соответствует и когда и кому этими соотношениями заниматься? Как ни интересно это соотношение может быть и сейчас, однако, надо признать, что физиология пока не имеет серьезного повода к этой работе. Ее ближайшая задача – собирать, систематизировать и анализировать представляющийся бесконечный объективный материал. Но ясно, что это будущее физиологическое состояние и составит в значительной степени истинное решение тех мучительных задач, которые испокон века занимают и терзают человеческое существо.
«Для естествоиспытателя, – продолжает И. П. Павлов, – остается на этот последний вопрос, как мне кажется, только один ответ – решительное “нет”. Где хоть сколько-нибудь бесспорный критерий того, что мы догадываемся верно и можем с пользой для понимания дела сопоставлять внутреннее состояние хотя бы и такого высоко развитого животного, как собака, с самим собой? Дальше. Не постоянное ли горе жизни состоит в том, что люди большей частью не понимают друг друга, не могут войти один в состояние другого! Затем, где же знание, где власть знания о том, что мы могли бы, хотя и верно, воспроизвести состояние другого? В наших психических (пока будем употреблять это слово) опытах над слюнными железами мы сначала добросовестно пробовали объяснять полученные результаты, фантазируя о субъективном состоянии животного, – ничего кроме бесплодных споров и личных, отдельных, несогласимых между собой мнений не было достигнуто. Итак, ничего не оставалось, как повести исследование на чисто объективной почве, ставя для себя, как первую и особенно важную задачу – совершенно отвыкнуть от столь естественного переноса своего субъективного состояния на механизм реакции со стороны экспериментируемого животного, а взамен этого сосредоточивать все свое внимание на изучении связи внешних явлений с нашей реакцией организма, т. е. с работой слюнных желез» [1951, с. 15–16; выделено мною. – Е. И.].
…Смотря на собаку, когда она что-нибудь ест быстро, вбирает в рот, долго жует, невольно думалось, что этот раз ей сильно хотелось есть, и она так накидывается, так тянется, так хватает. Она очень сильно желает есть. Другой раз ее движения были замедлены, неохотны, тогда надо было сказать, что она не так сильно желает есть. Когда она ест, вы видите одну работу мышц, все устремлено на то, чтобы забрать пищу в рот, прожевать и прогнать дальше. Судя по всему, надо сказать, что ей это приятно. Когда попадает в рот непригодное вещество, когда собака выбрасывает, выпихивает его изо рта языком, когда трясет головой, то невольно хотелось сказать, что ей неприятно. Теперь, когда мы решили заниматься выяснением, анализированием этого, то и стали сперва на этой шаблонной точке зрения. Стали считаться с чувствами, желаниями, представлениями и т. д. нашего животного. Результат получился совершенно неожиданный, совершенно необычайный: я с сотрудником оказался в непримиримом противоречии. Мы не смогли договориться, не могли доказать друг другу, кто прав. До этого десятки лет и после этого обо всех вопросах можно было сговориться, тем или другим образом решать дело, а тут кончилось раздором. После этого пришлось сильно задуматься. Вероятно, мы избрали не тот путь. Чем дальше мы на эту тему думали, тем больше утверждались в мысли, что надо искать другого способа действий. И вот, как ни было на первых порах трудно, но мне путем длительного напряжения и сосредоточенного внимания удалось, наконец, достигнуть того, что я стал истинно-объективным. Мы совершенно запрещали себе (в лаборатории был объявлен даже штраф) употреблять такие психологические выражения, как собака догадалась, захотела, пожелала и т. д. Наконец, нам все явления, которыми интересовались, стали представляться в другом виде. Итак, что же это такое? Что же называлось физиологами психическим возбуждением слюнной железы? Естественно, что мы остановились на мысли: не есть ли это форма нервной деятельности, которая давно установлена физиологией, к которой физиологи привыкли, не есть ли это – рефлекс?
Нельзя не признать справедливость упрека И. П. Павлова в необъективности во многих случаях переноса объяснений человеческого поведения на поведение животных. Как говорится, в душу животного не залезешь, а словесного отчета от него не получишь. Но в то же время вряд ли стоило и абсолютизировать положение о субъективной непознаваемости исследователем психического мира животного. А именно такая абсолютизация и привела И. П. Павлова к практической подмене у животных психического физиологическим – условнорефлекторной деятельностью. Но в цитируемом докладе И. П. Павлов дает только наметки своего будущего подхода к пониманию реагирования и поведения животных. Он пока еще четко разводит физиологические и «психические», по его выражению, опыты. В физиологических опытах деятельность слюнных желез оказывается связанной с существенными, безусловными свойствами предмета, непосредственно раздражающими рецепторы ротовой полости. В психических опытах животное раздражают несущественные для работы слюнных желез или даже совсем случайные свойства внешних предметов, а также обстановка, среди которой появляются эти предметы: посуда, мебель, люди, приносящие еду, и звук их шагов и т. д. «Таким образом, – заключает И. П. Павлов, – в психических опытах связь предметов, раздражающих слюнные железы, становится все отдаленней и тоньше» [1951, с. 17] [10] .
10
Нельзя не отметить некоторую неточность в объяснении механизмов психического реагирования в этом заключении И. П. Павлова: свойства предметов не раздражают слюнные железы, они раздражают либо вкусовые рецепторы, либо дистантные рецепторы – зрительные, обонятельные, слуховые; видно, что И. П. Павлов был еще далек от представления о механизмах замыкания условно-рефлекторных связей, которое он развил позже. В статье в основном приводятся примеры того, какие условия должны быть соблюдены, чтобы постоянно вызывать секреторную реакцию слюнных желез.
«…Можно ли весь этот, по-видимому, хаос отношений заключить в известные рамки, сделать явления постоянными, открыть правила их и механизм? – спрашивает И. П. Павлов. – Несколько примеров, которые я приведу сейчас, как мне кажется, дают мне право ответить на эти вопросы категорическим “да” и в основе всех психических опытов найти все тот же специальный рефлекс, как основной и самый общий механизм. Правда, наш опыт в физиологической форме дает всегда один и тот же результат, исключая, конечно, какие-нибудь чрезвычайные условия, это – безусловный рефлекс; основная же характеристика психического опыта – его непостоянство, его видимая капризность. Однако результат психического опыта тоже несомненно повторяется, иначе о нем не было бы речи. Следовательно, все дело только в большем числе условий, влияющих на результат психического опыта сравнительно с физиологическим. Это будет, таким образом, – условный рефлекс» [1951, с. 17].
Обращает на себя внимание следующая фраза из рассматриваемого доклада И. П. Павлова: «Очевидно, что многие из поразительных фактов дрессировки животных принадлежат к одной категории с некоторыми из наших фактов. И, следовательно, также и давно уже свидетельствовали о прочной законности некоторых психических явлений у животных. Следует сожалеть, что они так долго не привлекали к себе достаточного научного внимания» [1951, с. 17]. Известно, что И. П. Павлов тесно общался с известным дрессировщиком цирковых зверей Дуровым, и, возможно, именно он навел И. П. Павлова на мысль – выяснить механизмы психических явлений, связанных с дрессировкой животных.