Психология риска

Ильин Евгений Павлович

Близкие люди не замечают этих изменений либо в силу занятости, либо считая, что все эти особенности поведения связаны с пубертатным кризисом, перестройкой организма. Если ребенок вял и сонлив – много занятий в школе, устал; если он весел, говорлив – повзрослел, стал активнее; если груб, раздражителен – «возраст такой», и в результате, пытаясь переждать «трудности подросткового возраста», родители и близкие упускают начальный период развития наркомании у ребенка.

Между тем следы от инъекций (на межпальцевых промежутках на руках и ногах, в области паха, лодыжек, на подколенных ямках, за ушами и других скрытых от глаз местах), наличие у подростка каких-либо таблеток, порошков, растительной «трухи», различных приспособлений для обработки растений, не говоря уже об ампулах, шприцах, жгутах, откроют родителям истину.

9.4. Факторы риска сексуальных отношений

Риск в сексуальных отношениях связан с возможностью заражения СПИДом и венерическими заболеваниями, а также с нежелательной беременностью.

В 2002 г. эпидемия СПИДа унесла жизни более 3 млн человек; в этом же году еще примерно 5 млн человек было инфицировано вирусом иммунодефицита человека (ВИЧ), а сегодня уже 45 млн человек в мире живет с этим вирусом.

Эпидемия ВИЧ/СПИДа быстро распространяется в странах Балтии, Российской Федерации и некоторых республиках Центральной Азии.

В России ежегодно количество ВИЧ-инфицированных лиц увеличивается на 10%, что характеризует наличие серьезного риска для нашего общества. Одной из причин этого является отсутствие понимания опасности заражения СПИДом, отрицание субъективной опасности. Это характерно не только для молодежи нашей страны, но и для западной молодежи (Baird, Chawarsky, 2005).

Особый риск заразиться ВИЧ-инфекцией возникает при беспорядочных половых связях. В исследовании Л. А. Цветковой и Н. А. Антоновой (2011) было выявлено, что среди студентов 23% имеют трех и больше половых партнеров, каждый четвертый сообщил, что за последний год вступал в половые отношения со случайными партнерами. При этом лишь 58% из них пользовались презервативами. Авторы иследования отмечают, что студенты имеют искаженные представления о путях передачи ВИЧ. Так, 15% из них считают, что можно заразиться ВИЧ через укус комара, а 10% – если принимать совместно с ВИЧ-инфицированным человеком пищу; 7% считают, что использование

презерватива не защищает от заражения ВИЧ.

По данным А. С. Силакова (2010), у значительной части молодежи имеется убеждение о невозможности заразиться СПИДом (19% – в 1999 г. и 32% – в 2009 г.). Те, кто заражается, проявляют, по мнению студентов, небрежность, т. е. рискуют (80—85% ответов), или же плохо информированы (8-9%). Положительным моментом является тот факт, что большинство студентов боятся заразиться СПИДом, причем их количество увеличивается (81% – в 1999 г. и 85% – в 2009 г.). Это свидетельствует о том, что они понимают опасность СПИДа.

Как и в предыдущих видах рискованного поведения, важно знать, кто больше предрасположен к риску в сексуальных отношениях.

Исследователи показали (Miller et all, 2004), что к высокому риску в сексуальном поведении склонны лица с высокой экстраверсией, низкой открытостью опыту и низкой соглашательностью.

В. Н. Ростовцев с соавторами изучали склонность к риску в сексуальных отношениях в трех группах испытуемых: пациентов кожно-венерического диспансера (КВД), верующих и молодежи из полных и неполных семей. Установлено, что пациенты КВД имеют большую психологическую готовность к риску в сексуальных отношениях, чем верующие. Для пациентов КВД алкоголь имеет большую значимость в сексуальных отношениях (р < 0,005); их больше, чем верующих, устраивает секс в пьяном состоянии (р < 0,001); находясь под влиянием алкоголя пациенты более, чем верующие, подвержены случайным связям (р < 0,01). Пациенты КВД в 9 раз чаще, чем верующие, имеют вне– или добрачный секс, в 4 раза чаще вступают в параллельные связи, имеют гораздо большее количество половых партнеров (р < 0,001).

Также было выявлено, что пациенты КВД имеют индекс нравственности сексуального поведения (рассчитанный как отношение суммы уровней значимости любви, нравственности, религии в сексе к уровню значимости алкоголя в сексе) в 2 раза меньший, чем верующие (5,1 и 10,7 соответственно).

Выявлено, кроме того, что молодежь из неполных семей более подвержена рискованному поведению, чем из полных семей; 36% лиц от общего числа выросших в неполных семьях и 26% лиц от общего числа из полных семей имеют венерическую инфекцию в анамнезе.

Авторами установлено, что молодые люди из полных семей, которые не удовлетворены взаимоотношениями с родителями, более подвержены рискованному сексуальному поведению. Венерическая инфекция в анамнезе встречается у 38% от числа лиц, неудовлетворенных и у 22% от числа лиц, удовлетворенных отношениями с родителями в полных семьях.

У лиц из неполных семей, удовлетворенных взаимоотношениями с родителями, индекс сексуальной безопасности выше (р < 0,025), чем у тех, кто неудовлетворен взаимоотношениями с родителями в неполной семье.

Особый риск сексуальных отношений представляет проституция. По полицейской статистике, многие из проституток перенесли венерические заболевания, многие «садятся на иглу» и спиваются. В настоящее время проституция «помолодела»: несовершеннолетние и 18-летние составляют 27%, а в возрасте 19—30 лет – 65% (рис. 9.1).

Рис. 9.1. Возрастная характеристика проституции (Федоткина Т., Чуприн В., 1995).

По данным В. В. Шарок (2007), люди с рискованным сексуальным поведением оценивают случайные сексуальные связи, секс без использования презерватива и частую смену партнеров как менее опасные для здоровья, чем лица контрольной группы. Мужчины оценивают рискованное сексуальное поведение как менее опасное по сравнению с женщинами; у них опасность случайных сексуальных связей в среднем оценена в 4,81 балла (у женщин – 7,18 балла), частая смена партнеров – соответственно в 4,31 и 6,89, секс без презерватива – 5,86 и 7,61, инфекции, передающиеся половым путем, – 7,45 и 8,7, аборт – 6,54 и 8,04 балла. Мужчины также отмечают, что у них и их друзей чаще бывает рискованное сексуальное поведение. У них чаще происходит смена сексуального партнера и чаще бывают случайные сексуальные связи. Это приводит к различным венерическим заболеваниям и заражению СПИДом.

В России ежегодно количество ВИЧ-инфицированных лиц увеличивается на 10%, что характеризует наличие серьезного риска для нашего общества. Одной из причин этого является отсутствие понимания опасности заражения СПИДом, отрицание субъективной опасности, что характерно как для западной молодежи (Baird, Chawarsky, 2005), так и для молодежи нашей страны.

9.5. Факторы риска суицидального поведения

Суицид – это осознанное лишение себя жизни. Различают истинное суицидальное поведение, при котором попытки к самоубийству носят обдуманный характер с постепенным формированием суицидальных намерений на фоне продолжительной психотравмирующей ситуации, и демонстративно-шантажное суицидальное поведение с целью привлечения к себе внимания. М. В. Зотовым с соавторами (2002) показано, что у лиц с истинным суицидальным поведением величина показателя суицидального риска существенно ниже аналогичного показателя у лиц с демонстративно-шантажным поведением. По данным Д. Д. Исаева и А. Е. Шевченко (2005), 43% исследованных подростков имели уровень суицидального риска средний и выше.

По данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), в 2001 г. на каждые 100 тысяч жителей планеты приходилось 16 случаев самоубийств. За вторую половину XX в. количество суицидов в мире выросло на 60%. На каждое завершенное самоубийство приходится от 10 до 25 попыток (Сулицкий В. В., 2002).

По данным официальной статистики, среди населения нашей страны в последние годы наблюдается настоящая эпидемия суицидов: в России ежегодно совершают самоубийство от 40 тысяч до 60 тысяч человек (Антонюк В. В. с соавт., 1998; Гилинский Я. И., 1998; Хаснуллин В. И., 1999).

При этом наметилась явная тенденция к «омолаживанию» суицида: ежегодно добровольно уходят из жизни более 3 тыс. детей в возрасте 5-18 лет; из них около 12% – в 5-11 лет, остальные 88% – в 16—18 лет (Белозерцева И. Н., 2001; Гилинский Я. И., 1998; Задворнова М. К. с соавт., 1997).

У мальчиков «пик» суицидальности приходится на 9-14 лет, у девочек – на 15—18 лет (Белозерцева И. Н., 2001). При этом не учитывались так называемые скрытые суициды, когда дети поступали в больницу с травмами, ранениями, отравлениями, ожогами, после утопления, и эти случаи получали статус «несчастных», в то время как зачастую являлись попытками суицида.

Зависимость самоубийств от возраста и пола по данным ВОЗ показана на рис. 9.2.

Процент самоубийств среди мужчин, по американским данным, равномерно растет с возрастом, достигая максимума после 80 лет (Manton et al, 1987; Riley, Waring, 1976). Суицид в 4 раза популярнее у разведенных, чем у женатых. Среди одиноких стариков больше самоубийств, чем среди женщин такого же возраста (Witkin et al, 1954). В целом женщины совершают самоубийства в 3-4 раза реже, чем мужчины. Большее число самоубийц среди мужчин и более жестокие средства самоубийства объясняют традиционной агрессивностью мужчин. Женщины предпочитают менее жестокие средства самоубийства (яд, газ, снотворные). Попытка самоубийства кончается у женщин неудачей по разным источникам в 4-12 раз чаще, чем у мужчин.

По данным И. Н. Белозерцевой (2001), девочками совершались демонстративно-шантажные суициды в 3 раза чаще, в то время как среди мальчиков оказалось в 3 раза выше, чем среди девочек, количество завершенных суицидов. Это связано с тем, что женщины используют попытку самоубийства как крайнее средство воздействия на окружающих. Правда, в последние годы распространенность женских завершенных суицидов растет быстрее, чем мужских. Точные причины этого неизвестны, но вероятно, они связаны с социокультурными переменами в ролевом поведении женщин (Карсон Р., Батчер Д., Минека С, 2004)

...

Поскольку депрессия чаще поражает женщин, не стоит удивляться, что женщины пытаются совершить самоубийство приблизительно втрое чаще, чем мужчины, но попытки мужчин чаще приводят к смерти. Такая разница обусловлена в основном тем, что мужчины чаще используют для этого огнестрельное оружие, а женщины склонны пользоваться менее смертоносными средствами, например снотворным (Berman, Jobes, 1991).

Герриг Р. , Зимбардо Ф. 2004, с. 768–769

Рис. 9.2. Показатели уровня самоубийств (на 100 тысяч человек) в 2000 г. в зависимости от возраста и пола (Зотов М. В., 2006).

К суицидальным поступкам довольно часто приводит одиночество. И у мужчин, и у женщин достаточно высок суицидальный риск в случае утраты одного из супругов или другого родственника. В целом 25% суицидов связаны с необратимой утратой: смертью или гибелью близкого человека.

Семья становится основным фактором, сдерживающим суицидальное поведение пожилого человека. В ней должны строиться отношения на основе личной ответственности за благополучие всех и каждого, стремления облегчить положение лиц старшего возраста.

Исследования показывают, что факторы риска суицидального поведения многообразны. В качестве одного из них в настоящее время рассматриваются нейрохимические механизмы мозга, предрасполагающие к суициду. Отмечается роль разных форм органического поражения головного мозга, нарушений, возникающих у детей на ранних стадиях онтогенеза, которые влекут за собой своеобразие развития и могут послужить пусковым механизмом формирования суицидального поведения (Белозерцева И. Н., 2002; Задворнова М. К. с соавт., 1997).

Более высок риск суицида у детей с наследственной отягощенностью и нарушениями эмоционально-волевой сферы личности. Он увеличен в тех семьях, где в поколениях имеются указания на суицидальные попытки или суицид в анамнезе (при суицидальных действиях у детей и подростков особое значение приобретает фактор внушающего влияния самоубийцы в качестве примера). Такое влияние И. В. Федосова и И. Н. Белозерцева (2005) отметили у мальчиков в 40% и у девочек в 50%. Примером служили суицидальные попытки родителей, соседей, сотрудников учреждения, в котором воспитывались дети, друзей и т. д. У 6% покончивших с собой один из родителей был суицидентом; у 25% склонных к суициду детей предпринимал попытку суицида один из родителей; у 44% – близкий родственник.

Как отмечают И. В. Федосова и И. Н. Белозерцева, риск суицидального поведения диагностируется у значительного числа детей, имеющих нарушения психосоциальной адаптации. Клинико-психологическое обследование детей-суицидентов показало наличие у них повышенной личностной и реактивной тревожности, множественных страхов, неуверенности, заниженной самооценки, нарушения отношений с окружающими, отсутствие чувства защищенности.

Отдельные черты характера оказались акцентуированными по лабильно-сензитивному, шизоидному или истероидно-демонстративному типам.

Эмоциональный фон характеризовали затяжные реактивные депрессии на фоне психосоциальной дезадаптации, при которых обнаруживались такие типичные признаки, как идеи вины, чувство ущербности, уродливости, неполноценности, собственной ненужности и одиночества, безысходности и в то же время сугубо детские особенности, такие как проявления импульсивности, возбудимости, эмоциональной неустойчивости, аутоагрессивности.

На риск суицида могут влиять внешние физические факторы. Установлена связь между риском суицида и длительным воздействием на организм волн низкой частоты. По данным В. И. Хаснулина (1998), уровень и динамика суицидального поведения могут зависеть и от космических факторов – солнечной активности, геомагнитных бурь, фаз луны и т. д.

Изучение специфики детской суицидальности позволило И. Н. Белозерцевой (2001) выделить пять основных типов личностного смысла их самоубийств: протест, призыв, избежание, самонаказание, отказ.

Смысл суицидов протеста заключается в непримиримости ребенка с какой-то ситуацией или явлением, в желании наказать обидчиков, причинить им вред хотя бы фактом собственной смерти.

Суть суицида призыва в том, чтобы активизировать реакции окружающих, обратить на себя их внимание, вызвать своей смертью их сочувствие, сострадание.

При суицидах избежания (избежание наказания или страдания, стыда, позора, выставления на посмешище, общее обозрение) смысл заключается в устранении себя от непереносимой угрозы чувству собственного достоинства.

Самонаказание можно определить как протест ребенка во внутреннем плане при своеобразной оппозиции двух Я: Я-судьи и Я-подсудимого (внутренний конфликт личности).

Что же касается суицидов отказа, то ребенок, отчаявшись противостоять невыносимым с его точки зрения жизненным трудностям, не видя смысла своего дальнейшего существования, намеренно уходит из жизни (реакция полной капитуляции).

9.6. Интернет-зависимость

Как отмечают В. Л. Малыгин с соавторами (2010), появление широкого доступа в Интернет привело к существенным изменениям в жизни современного человека. Однако за получаемые от использования сети выгоды общество вынуждено «платить» новой, на данный момент только формирующейся проблемой патологического использования Интернета, или Интернет-зависимостью (IAD – Internet addiction disoder; синонимы – интернет-аддикция, нетаголизм, виртуальная аддикция, кибераддикция). Эту проблему характеризует навязчивое желание выйти в Интернет, находясь офлайн, и неспособность выйти из сети, будучи онлайн.

О так называемой Интернет-зависимости заговорили еще в конце 1980-х гг. два американца – клинический психолог К. Янг и психиатр И. Гольдберг (К. Young, I. Goldberg).

В настоящее время актуальность исследования проблемы Интернет-зависимости становится все более очевидной в связи с ростом количества интернет-пользователей в России и в мире. По результатам анализа данных Теста Янга В. А. Лоскутовой (2004) выявлено, что интернет-зависимых насчитывается 2%, а «пограничных» – 24% из числа лиц, активно пользующихся Интернетом. Это соответствует данным, полученным как разработчиком Теста, так и другими зарубежными исследователями. [28]

По способам использования Интернета выделяют два основных типа интернет-зависимых: для первых Интернет – средство получения удовольствия, для вторых – средство ухода от реальности. Часто наблюдается сплетение мотиваций. В сети более 90% интернет-зависимых людей предпочитают использовать сервисы, связанные с общением (Young, 1996).

Актуальность этой проблемы состоит в том, что возникает риск нарушения нормального существования человека, поскольку в результате возникновения Интернет-зависимости страдает учебная и/или производственная деятельность, нарушаются межличностные отношения, человек уходит в виртуальный мир. В сравнении с пребыванием в Интернете реальная жизнь представляется аддиктам скучной, пустой, безрадостной, они отдают предпочтение установлению новых социальных связей в интернет-среде.

Как отмечает В. А. Лоскутова, продолжительность аддиктивной реализации дольше ожидаемого времени является одним из ее характерных признаков. Интернет-зависимые обычно занимают оборонительную позицию и пытаются скрыть от окружающих, в том числе и от членов семьи, проводимое в Интернете количество времени и то, чем именно они занимаются в сети. Ложь окружающим (работодателям и/или членам семьи) о количестве времени, посвященном аддиктивной реализации, является составляющей любого аддиктивного процесса. Интернет-аддикты проявляют негативное отношение к попыткам окружающих помешать аддиктивной реализации – отвлечь их от пребывания в сети. Аддикт боится осуждения в связи с аддиктивной реализацией.

Как правило, первыми обращают внимание на чрезмерность времени, проводимого аддиктом в сети, и высказывают предположение о потере контроля именно окружающие. У самого аддикта критика к своему состоянию/поведению снижена или отсутствует. У интернет-аддиктов есть чувство, что они контролируют себя и могут в любой момент прекратить аддиктивную реализацию. Постоянное желание контролировать использование Интернета оказывается неудовлетворенным, а попытки ограничить время, проводимое в сети, оказываются безуспешными. В итоге все чаще интернет-зависимые проводят в сети больше времени, чем намеревались. Что приводит к Интернет-зависимости. В возникновении Интернет-зависимости имеют значение как внешние, так и внутренние факторы. В. А. Лоскутова перечисляет внешние факторы, делающие Интернет притягательным в качестве средства ухода от реальности и способа получения удовольствия:

– сверхличностная природа межличностных взаимоотношений;

– возможность анонимных социальных интеракций;

– возможность для реализации представлений, фантазий с обратной связью;

– вуайеристический аспект: «электронное подслушивание» чужих личных переживаний, эмоциональных состояний (например, во многих чатах, где люди общаются, делясь личными переживаниями, дают и получают эмоциональную поддержку, некоторые посетители не принимают участия в «разговорах», предпочитая «подслушивать» других участников);

– эксклюзивная возможность поиска нового собеседника, удовлетворяющего практически любым критериям, нет необходимости удерживать его внимание;

– неограниченный доступ к информации (информационный вампиризм); в основном опасность стать зависимым от Интернета подстерегает тех, для кого компьютерные сети оказываются иногда единственным средством общения;

– расширение возможностей для коммуникации в различных виртуальных группах, дающих возможность для получения определенного социального статуса.

Одним из основных факторов является сверхличностная природа межличностных взаимоотношений в Интернете. Различия между людьми в виртуальной среде скрыты, нет затормаживающего влияния невербальных компонентов реального общения. Хотя человек с помощью компьютера в своих представлениях взаимодействует с другим человеком (людьми), на самом деле он видит перед глазами фрагменты текстов с комбинациями символов, условно принятых в интернет-среде для отображения эмоций. Таким образом, происходит выход за пределы обыденного Я, включая привычное ролевое поведение. Важную роль в этом играет возможность создания нового образа Я.

Среди внутренних факторов прежде всего отмечается, что высокий уровень личностной и социальной тревожности в сочетании с чувством проницаемости собственных границ и неумением строить межличностные контакты, подкрепляемые амбивалентной позицией матери по отношению к сепарации и взрослению подростка, приводят к замещению реальной жизни виртуальным пространством. В ряде исследований была выявлена прямая зависимость между уровнем социальной тревоги и количеством времени, проводимого за компьютерными играми (Sara et. al, 2006), так как «уход» в компьютерную игру позволяет снизить уровень тревоги (Малыгин В. Л. с соавт., 2010).

Интернет-зависимые, будучи вне сети, испытывают пустоту, скуку, подавленность, депрессию, раздражение или нервозность. Это состояние проходит, как только они оказываются онлайн. Аддиктивная реализация в Интернете создает иллюзию возможности без какого-либо вреда для себя контролировать свое психическое состояние, вызывать по желанию чувство психического комфорта, избавляться от неприятных эмоций и мыслей.

Фиксация на аддиктивном агенте сопровождается эмоциональным подъемом (эйфория, психическая релаксация, ощущение взлета, чувство беззаботности, усиление воображения, чувство свободы). Интернет-аддикты чувствуют эйфорию, оживление, возбуждение, находясь в сети. По мере развития аддикции им требуется проводить все больше времени в Интернете для достижения того же эффекта.

Личностные особенности склонных к Интернет-зависимости. Во многих исследованиях изучаются риск-факторы развития Интернет-зависимости. Так, по данным В. Л. Малыгина с соавторами, у склонных к развитию Интернет-зависимости показатели склонности к поиску ощущений (по Цуккерману) существенно выше, чем у представителей контрольной группы. Существенные различия между двумя группами наблюдались по показателям уровня коммуникативной компетентности и качества сформированности основных коммуникативных навыков и умений (Тест Михельсона). У интернет-зависимых преобладает агрессивный стиль общения, исключающей близость в общении.

Таким образом, одним из важнейших негативных последствий Интернет-зависимости является ущерб не только производственной деятельности, но и социальной активности. Аддиктивная реализация в Интернете становится суррогатом межличностных контактов, нарастает изоляция от последних в реальной жизни. По данным В. А. Лоскутовой, Интернет дает возможность блокировать беспокоящие мысли о реальной жизни 56,9% интернет-зависимым. Интернет-аддикты считают, что с человеком легче общаться онлайн, чем лично, – такой ответ дали 86,7% зависимых, 59,0% «пограничных» и 33,8% нормальных испытуемых. Интернет-аддикт по мере развития аддикции отказывается от прежнего круга знакомств; в Интернете у него формируется новый круг общения, поскольку сеть позволяет завязывать социальные контакты с большей легкостью и нет необходимости их удерживать достаточно долго.

Для склонных к Интернет-зависимости характерна асоциальная стратегия преодолевающего поведения, включающая асоциальные и агрессивные действия. Данный стиль копинг-стратегии характеризуется импульсивностью и резкостью поведения, демонстрацией собственного превосходства над другими людьми, часто заниженной самооценкой. Такие люди боятся сокращать дистанцию с окружающими: человеческая близость, как им кажется, несет в себе угрозу. С этой точки зрения общение, опосредованное Интернетом, представляется безопасным, поскольку участник беседы может в любой момент решить, продолжать ли ему общение или прекратить его. Для подростков, склонных к Интернет-зависимости, характерны следующие показатели (по данным Опросника Кеттелла): эмоциональная отчужденность; неустойчивость эмоциональных проявлений, снижение способности управлять эмоциями и настроениями, находить им адекватное объяснение; конформность поведения; зависимость от группы; робость в межличностном общении; низкая стрессоустойчивость; повышенная степень озабоченности; склонность к чувству вины.

Играет роль и комплекс недостаточности – низкая самооценка, неудовлетворенность собой.

В. А. Лоскутова указывает на определенную наследственную предрасположенность к аддиктивным расстройствам, предполагая, что одна из причин аддиктивных расстройств состоит в своеобразном обмене серотонина и других нейромедиаторов. При этом нельзя пренебрегать и механизмом так называемого сценарного наследования, когда человек (обычно неосознанно) выбирает ту или иную модель поведения по образу и подобию какой-то значимой личности из своего детского окружения.

В. А. Лоскутовой были изучены некоторые демографические характеристики интернет-зависимых лиц. Выявлено, что больше всего этому подвержены лица в возрасте 18—24 лет (рис. 9.3).

Основная часть интернет-зависимых пользуется Интернетом более двух лет (5 лет и более – 36%). Половая принадлежность при Интернет-зависимости, по данным В. А. Лоскутовой, роли не играет, что совпадает с данными исследований, проведенных в Великобритании (Egger, Rauterberg, 1996).

Образовательный статус Интернет-зависимых респондентов оказался ниже, чем у контрольной группы, что можно объяснить также и возрастом участников (табл. 9.1).