Психологизм русской классической литературы
Шрифт:
"Или?" – произнесла она вдруг, и остановилась, и тряхнула кудрями... Она увидела себя в зеркале; ее назад закинутая голова с таинственной улыбкой на полузакрытых, полураскрытых глазах и губах, казалось, говорила ей в этот миг, что-то такое, от чего она сама смутилась...
"Нет, – решила она наконец, – Бог знает, куда бы это повело, этим нельзя шутить, спокойствие все-таки лучше всего на свете"».
Смятение героини передано Тургеневым в первом абзаце в основном через подробности внешнего поведения. Это очень тонкий прием, указывающий именно на то, что Одинцова не может полностью осознать свое состояние, что она неспокойна. Мысли героини, о которых мы узнаем из этого отрывка, – это лишь часть ее внутреннего состояния, и не в мыслях тут основной интерес, а в том ощущении душевной смуты, когда человек сам не знает, чего хочет,
Второй абзац начинается с неожиданного «Или?», которое должно было бы стать началом внутреннего монолога. Но внутреннего монолога нет, потому что все, что стоит за этим «Или?», для самой Одинцовой не осознано, в логической мысли не воплощено. Это эмоциональный порыв, неожиданная для самой героини возможность решения, и внешнее поведение характерно именно для этого состояния: «и остановилась, и тряхнула кудрями...» Это жесты человека, принявшего какое-то внезапное, может быть, отчаянное, решение, но все же решившего не до конца, лишь на эмоциональном уровне. Решение перейдет в действие, если размышление подтвердит верность эмоций. С Одинцовой, как мы увидим дальше, этого не произойдет; пока она живет в том состоянии невысказанного эмоционального полурешения, ей хочется броситься за ту черту, к которой она подошла, и в то же время она этого боится, ее и манит и пугает возможность круто переменить свою жизнь. И все это не до конца осознанно. Двуплановость внутреннего мира Одинцовой в этот момент выражена Тургеневым не с помощью передачи мыслей, а иными средствами: оборванным в самом начале внутренним монологом, последней фразой абзаца: отражение в зеркале говорило «ей в этот миг что-то такое, от чего она сама смутилась...»
Вот и проясняется это незаконченное «Или?»: «или ответить на любовь Базарова, рискнуть соединить свою жизнь с этим человеком, который и притягивает ее и пугает?» Только у Тургенева все это выражено не в той форме ясного и логически оформленного вопроса самой себе, которую мы сейчас воссоздали, реконструировали, а иначе. Художественный эффект здесь тот, что сквозь приметы внешнего поведения, неясность мыслей, неосознанность чувств в отрывке передано не только рациональное содержание внутреннего мира, но и ощущение эмоциональной зыбкости, смятенного душевного состояния; воссоздан, воспроизведен внутренний мир в его нерасчленимой целостности, воспроизведено переживание, настроение. Обратим внимание еще и на то, как искусно пользуется Тургенев таким простым приемом, как многоточие: многоточия обрывают мысль героини именно там, где кончается осознанное и начинается то, что и для самой героини – затаенное, то, в чем даже признаться себе страшно.
Таково эмоциональное состояние героини. А в третьем абзаце это эмоциональное состояние уже прошло рациональный самоконтроль, Одинцова уже пережила необычное для себя состояние, успокоилась и снова способна здраво рассуждать. «Нет, – решила она наконец, – Бог знает, куда бы это повело, этим нельзя шутить, спокойствие все-таки лучше всего на свете». Решение принято, и в последнем абзаце нам дано уже не эмоциональное состояние, а только мысли: Одинцова полностью овладела собой, поставила смутные и противоречивые порывы и желания под контроль разума; короткий внутренний монолог построен почти по законам логического рассуждения. И здесь уже нет недоговоренностей, внезапных для самой героини ощущений, двуплановости, многоточий. Иное состояние – иные средства его воплощения.
При воссоздании сложных душевных движений Тургенев обращает особое внимание на противоречивые состояния внутреннего мира человека. Как уже говорилось, для Тургенева важно и интересно, каков человек в его глубинной идейно-нравственной сущности, каким проявляет он себя неосознанно. Противоречия между тем, каков человек на самом деле, и тем, каким он хочет себя видеть, постоянно фиксируются Тургеневым то в несоответствии эмоционального мира рациональному, то в неадекватном, нарочитом поведении, то в подавлении желаний.
Приведем несколько примеров противоречивости внутреннего состояния и душевных движений:
«Аркадия покоробило от цинизма Базарова, но – как это часто случается – он упрекнул своего приятеля не за то именно, что ему в нем не понравилось...»; «Он ощущал небольшую неловкость, ту неловкость, которая обыкновенно
Неоднозначность внутреннего мира героев принципиально важна для Тургенева: она не только указывает на сложность и богатство переживаний, но служит и для прояснения авторской позиции по отношению к персонажу. Тургеневу важно выявить скрытое, и в зависимости от того, насколько это скрытое человечно, насколько отвечает высшим нравственным меркам, находится авторское отношение, авторская оценка.
Общим принципам тургеневского психологизма подчинена и система конкретных способов, приемов психологического изображения. Ведущее место в этой системе занимает авторское повествование – рассказ о внутреннем состоянии героя ведется от третьего лица. Новаторством Тургенева явилось то, что он решительно отошел в своих романах от форм самопсихологизма, который ставил определенные ограничения изображению душевных состояний и движений. В тургеневских романах психологическое повествование нередко передано «всезнающему» рассказчику, для которого нет тайн в душах героев. Другое дело, что повествователь, как мы видели, не всегда пользуется своим правом всезнания, но потенциально он всегда знает о внутреннем мире героев больше, чем сами герои.
Выдвижение на первый план именно этой повествовательной формы продиктовано рядом обстоятельств. Во-первых, Тургеневу необходимо изобразить идейно-нравственные основы не одного, а многих характеров, что затрудняет использование неавторских субъектных форм повествования, приковывающих рассказ к какой-то единственной точке зрения. Во-вторых, повествование от третьего лица дает не субъективную, а объективную картину внутреннего мира: воспроизведение душевной жизни героев ведется как бы со стороны. Это важно, поскольку для Тургенева первая задача – не проанализировать, а воссоздать психологический мир во всей его естественной непосредственности и многосторонности. Само воспроизведение противоречий душевной жизни требует «взгляда со стороны», потому что, как мы видели, во многих душевных движениях герои не хотят или не могут отдать себе отчета. В-третьих, изображая внутренний мир человека как единство рационального и эмоционального, Тургенев все же отдает приоритет области чувств и переживаний, а их воспроизвести в естественном виде можно только с помощью повествования от третьего лица: рассказ от первого лица неизбежно рационализирует эмоции, лишает их непосредственности.
В психологическом повествовании Тургенева, рассчитанном на воспроизведение сложных душевных состояний и противоречивости психологических процессов, анализ заменяется авторским комментарием, который, как правило, раскрывает в душевном состоянии героев то, чего сами они за собой не замечают или в чем не хотят признаться: «Он задыхался; все тело его видимо трепетало. Но это было не трепетание юношеской робости, не сладкий ужас первого признания овладел им: это страсть в нем билась, сильная и тяжелая, страсть, похожая на злобу и, быть может, сродни ей...»; «Чувство снисходительной нежности к доброму и мягкому отцу, смешанное с ощущением какого-то тайного превосходства, наполнило его душу. – Перестань, пожалуйста, – повторил он еще раз, невольно наслаждаясь сознанием собственной развитости и свободы».
Психологическое повествование от третьего лица позволяет подробно и художественно убедительно воссоздавать весьма сложные и противоречивые состояния человеческой души, раскрывать двуплановость, несовпадение эмоционального и рационального в психологическом мире, а значит – воспроизводить и сложные состояния внутренней борьбы, психологическую конфликтность. Один из выразительнейших примеров этого – изображение внутреннего состояния Базарова, осознавшего в себе любовь к Одинцовой; эпизод, заметим, ключевой для понимания характера героя: