Псы Господни (Domini Canes)
Шрифт:
— Не пыхти, — сказал Сатана. — Поешь, у нас впереди очень много работы. Как видишь, Гагаче пришлось дать отставку. Я собирался, было, отправить её на кухню, но передумал. А деткам надо кушеньки… ням-ням! — пропел он и засмеялся. — Они растут. Они очень много бегают и играют, — их организм требует своего, понимаешь?
Они уже совсем рядом с первой ступенькой лестницы, обрадовавшись тому, что сейчас они с Ильёй поднимутся… вознесутся! К цивилизации, к свету, теплу, людям…
…никакого
…там люди… там дети… там Анна приготовила для них пирог…
… там Илья перестанет кашлять… лекарства… горячая вода…
…жизнь…
…оказывается, — Господи, — оказывается, я ТАК люблю жизнь! Жизнь!
…ко всему, что вернёт улыбку на лицо Ильи, что вернёт им Анну, детей, что заставит отступить проклятый туман! Мёрси обернулась к Илье и хотела обнять его в приливе какой-то необыкновенной, чистой радости, переполнившей её внезапно, вдруг, как разорвавшаяся бомба удачи, покоя и счастья!
— Илья, — прохрипел низкий голос, сорвавшись в рык. — Илья-а-а-а….
Мёрси поразилась тому, как мгновенно побелело лицо Ильи. Она недоумённо повернулась, пытаясь понять, кто (что?) заговорило с ними…
На ступенях стояли люди.
…нет… нет… это не люди…
Сгорбленные, тёмные фигуры с какими-то вкрадчивыми… трусливыми и одновременно наглыми движениями… они обходят их с двух сторон. Свет от Дворца слепит Мёрси — она видит только косматые силуэты, обросшие лучиками жёлтого света.
…нас грабили.
Мы плелись с Брюлей у самого «Пентагона» и у перекрёстка, ночью, нас окружили такие же… «карманы выворачивай, сучка!» А потом мы с Брюлей летели сквозь ночь, задыхаясь от страха и… восторга… восторга! Они не тронули нас! Они просто забрали рюкзачок Брюли и пытались залезть к нам в трусики… а мы отбрехивались преувеличенно весёлыми голосами… и нам было не страшно, а противно…
Они были так же трусливо-наглы…
— Тебя зовут Дмитрий, — спокойно сказал Илья. Мёрси недоумённо посмотрела на него, вдруг удивившись, как он красив. Он словно горел изнутри… он был… он был сильным… «Илья! Илья! Я влюбилась в тебя сейчас, слышишь?!» — пронеслось у неё в голове. Губы незнакомого, строгого Ильи были упрямо сжаты, прищуренные глаза, не отрываясь, смотрели на того, кто стоял ближе всех. — Я видел тебя во сне. Николай Андреевич ушёл от тебя. Он всё-таки прыгнул.
Молчание. Они только сопели, а стоящий ближе всех булькал, как будто пытался выдавить из себя что-то скользкое и большое.
«Это ненависть, — спокойно шепнул кто-то в голове. — Он не хочет накинуться сразу. Он хочет унизить, испугать до обморока, вывалять в грязи…»
— Зато ты не уйдёшь… — прохрипело в ответ.
Мёрси умерла.
Как-то сразу. Вот как оно случается, — оказывается, — умереть.
Наверное, это чувство знакомо лишь тем, кто уже никогда не сможет рассказать об этом. Она поняла — резко, внезапно, без предупреждения… как это бывает у солдата на войне — что она уже мертва. Ни уйти, ни отбиться не было никакой возможности. Но и с мгновенно примирившейся к смерти душой, она продолжала любить Илью, она продолжала дышать и ненавидеть, она продолжала волноваться за то, что Илья устал, что у него безумно ноют спина и ноги, что он тоже понимает — их жизнь закончилась.
Закончилась вот так, быстро, некрасиво и глупо… так и не дав найти ответы…
Мёрси закусила губу и выдернула пистолет.
Она стреляла в упор, чувствуя, как сзади её охватили жилистые лапы, как вонючая пасть, промахнувшись сначала, уже перехватывает её шею, готовясь прокусить позвонки… а что-то считало в её голове: РАЗ, ДВА, ТРИ… — как давным-давно, когда она была ещё жива, учил её Сашка. И предпоследнюю пулю она, вывернув руку, всадила туда, назад… и горячее, омерзительно горячее, брызнуло из него…
Она хотела выстрелить себе под подбородок… что угодно, лишь бы не умирать, чувствуя, как её рвут на части… но рядом барахталась рычащая груда, в которой два раза грохнуло ружьё и фонтаны чёрной в жёлтом свете крови выплеснулись наружу… в этой груде тел сопели и утробно взрыкивали… и она шагнула вперёд, волоча за собой вцепившихся в неё щетинистых тварей, и, не чувствуя боли в сломанной левой руке, вздёрнула оскаленную морду, с наслаждением ткнула ствол прямо в жаркую пасть и нажала на спуск.
Она плыла в синеве, раскинув руки. Илья был рядом. Они летели, пронизанные ласковыми тёплыми лучами, ощущая покой и радость. Мама обняла её — она умерла, так и не дождавшись дочери в пустой, пропахшей успокоительным квартире — а теперь она обняла её и Мёрси засмеялась от радости. И Брюля завизжала и кинулась к ней, целуя куда-то в щёки, в нос, в глаза… Брюля, живая и весёлая… и её родители стояли рядом… и Мёрси знакомила их, не успевших вовремя уйти из города и убитых мародёрами, с Ильёй, который смущался и только моргал, когда Мёрси поцеловала его прямо в прохладные губы…
А Сашка обнял их огромными сильными руками и сказал: «Как же я вас всех люблю!»
«Сашка! Друг!» — крикнул Илья и засмеялся.
Всё было хорошо. Они были в полной безопасности.
Иисус смотрел на них, улыбаясь… и Мёрси даже заплакала от счастья — так всё было прекрасно!
Анна вздрогнула.
— Это выстрелы?
— Нет, — сказал Сатана. — Это просто готовят воду в бассейне. Ты ешь, не стесняйся. У нас с тобой ещё пропасть времени. Ты можешь не любить меня… но дочь ты любить обязана. А ей ещё расти и расти.