Псы Господни (Domini Canes)
Шрифт:
— Давно ли ты здесь, Михаил?
— Недавно. А ты, как я погляжу, здорово преуспел за последние лет полтораста.
— Я думал, что ты ещё долго не оклемаешься! — рявкнул Сатана и махнул рукой. — Вот уж не вовремя ты притащился, братец!
Анна непонимающе смотрела на этих двух… нет, не человек, не мужчин, не существ… на этих двух ангелов… или архангелов, как их там правильно… стоящих друг напротив друга в струях света и тьмы. Семь сияющих колонн успокаивали. Хотелось быть рядом с ними — такими незыблемыми и в то же время лёгкими и нежными, как детские сны.
От Сашки… Михаила…
Михаил… старший из братьев… он бился с Сатаной в незапамятные времена… он низвергнул его в ад…
«Иисус тоже ангел! — пронеслось в голове. — Неужели он похож на этих двоих своих братьев?»
Ей казалось, что она кружится, как песчинка в струях ослепительных прожилок света и столь же тонких, лохматых струях тьмы, переплетавшихся, свивающихся друг с другом, то одолевая, то отступая… образуя невероятный водоворот, в котором неслись галактики и созвездия, дробясь и смешиваясь, низвергаясь куда-то в немыслимое небытие, погибая и возникая повсюду. Наверное, так выглядели первые мгновения Большого Взрыва, того самого поворота ключа, которым Отец создал и закрутил весь этот мир.
Анна почувствовала, что теряет сознание от ужаса и восторга, раздавленная колоссальным, поистине космическим потоком бытия. На мгновение её мозг взорвался, захлёстнутый пониманием. Невообразимые потоки мёртвой материи, слабые искорки жизни, теряющиеся в них, бездны пустого пространства, таящего в себе невидимую материю — целые миры! Слабое дыхание новорождённого котёнка, остывание брони сгоревшего танка, стрекоза, мимоходом присевшая на камышинку, взрыв сверхновой, выбрасывающий в пустоту раскалённые струи, из которых уже сейчас начинают формироваться новые звёзды… смерть и рождение, хаос вероятности и строгая простота мировых постоянных, — маленький храбрый «Вояджер», покидающий пределы Солнечной системы, и, одновременно, древние миры в миллиардах световых лет от него…
Она была раздавлена. Её смело. Она перестала существовать. Чувствуя, как проваливается в небытие, последним проблеском сознания, последними крохами любви, — такого слабого человеческого чувства, — она тянулась к семи сияющим столбам, пронизывающим вечность… к третьему слева… который был её дочерью!
Живой человек не может быть ангелом…
…Она сидела на неправдоподобно мягкой траве. Солнце приятно грело спину. Небольшой костёр пощёлкивал сосновыми ветками. Дым от него был почти не виден в ярком дневном свете. Анна оглянулась, пытаясь понять, что происходит. Она видела огромное поле, усеянное весёлыми ромашками. На горизонте вставали чётко очерченные тёмно-синие горы с сияющими снегом вершинами. Над ухом деловито прожужжал шмель и плюхнулся на жёлтую сердцевину, сходу ощупывая хоботком маленькие ворсинки тычинок. Она видела всё отчётливо и ясно, как будто воздух стал необыкновенно прозрачным. В ярко-синем небе где-то высоко-высоко весело кувыркались птицы. Пахло молодым свежим клевером и сочной травой.
— Догоняй! — крикнул за спиной знакомый голос. Анна обернулась, мгновенно задохнувшись от счастья. Вдали по траве бегала сияющая Мёрси, ловко
— Резвится молодёжь, — сказал довольный Илья, сидевший рядом. — Пойду-ка и я с ними покуролесю. Ты сиди-сиди, отдохни немного. Вон, бледная какая…
Он прикоснулся к её голове, поправив выбившийся из-под косынки локон, легко поднялся и пошёл по траве. Кузнечики прыгали из-под его ног, — какая-то мелкая птаха села к нему на плечо и завертела головой, выглядывая что-то. Илья шёл здоровый, красивый и сильный и его отросшие за время блужданий в тумане волосы колыхались на ветру. Анна хотела побежать за ним, но её охватило такое спокойствие, что его смело можно было назвать истомой. Двигаться не хотелось. Хотелось сидеть и смотреть на дружную компанию, резвящуюся в напоённой солнцем траве.
Потом, она, наверное, задремала… потому что, подняв голову, увидела, — совсем не удивившись, — двух молодых людей, присевших напротив. Сашка… то есть, Михаил… и его брат… почти близнец. Наверное, Сатану можно было бы принять за Михаила — то же лицо, покрытое шрамами, те же могучие мышцы… да только в изгибе его капризного рта, в надменном взгляде голубых глаз, в немного манерных движениях, чувствовался какой-то трудно определяемый изъян. «Словно красивый плод… прогнивший с одного бока», — подумала Анна, всё ещё чувствуя себя где-то во сне.
— Вот вы какие, оказывается… — наконец, сказала она, переведя взгляд на задумчивое лицо Михаила. — Ангелы-архангелы… молодые создатели вселенной…
— Я — воин, — спокойно ответил Михаил и улыбнулся. Его улыбка всегда нравилась Анне. Жаль, когда он был несчастным Сашкой, он редко улыбался так открыто, так ясно — так, что всё лицо его будто начинало светиться изнутри. — Я — воин. Сатана у нас более зодчий, чем кто иной.
— Мне нравится слово «демиург», — холодно сказал Сатана.
— Ты на стороне Зла, — нахмурилась Анна.
— Нет, это Зло на моей стороне, — пожал плечами Сатана. — Я подчиняю его, как любую другую силу, чтобы достичь своих целей. Это, как вы, люди — вы тоже используете разные опасные вещи, начиная с огня и заканчивая атомной энергией…
— А ты и рад подкидывать им одну зловещую игрушку за другой, — оборвал его Михаил.
— Но я же и даровал им сомнения, — упрямо продолжил Сатана. — А без сомнений и пытливости нет человека.
— Сомнения? — машинально протянула Анна.
— Да, именно сомнения, въедливость ума, стремление докопаться до глубин… и так далее, и тому подобное, — равнодушно, как показалось Анне, ответил Сатана.
— За счёт других чувств, — мрачно сказал Сашка. — За счёт благородства целей, понимания ответственности… за счёт добра и любви, в конце концов. И я туда же, с тобой… — он виновато посмотрел на Анну. — Мы оба хороши. Нам так хотелось создать совершенный, чистый и ясный мир, достойный стремлений Отца.
— В этот раз я его и создавал, пока ты не ввалился и не начал перечить, — капризно сказал Сатана и лицо его побагровело. — Ты никак не хочешь понять, что иногда надо начинать с чистого листа!