Псы войны. Гексалогия
Шрифт:
– Извольте!
– У винду кровные связи играли особую роль. Ими определено нечто большее, чем просто взаимоотношения людей. Именно сознание общности происхождения спаивает жителей Буюнги, Коро или Ойо в сплоченную группу. А адюльтер порождает опасность для этой целостности! Нераскрытая связь представляется для винду особенно угрожающей, потому что никто не может упредить её появления! Всякий полукровка - это трещина в общине, которая причиняет роду непоправимый ущерб.
– По-моему, это происходит и у нас в Европе!
– Да, конечно, но у винду адюльтер нарушает отношения не только между живыми, но и мёртвыми. Появление бастарда вносит смуту в отношения между родом и его предками. Они, согласно верованиям винду, защищают сородичей от несчастий -- голода, болезней, нападений. Бастард не связан с предками узами: он возмущает духов -- хранителей рода и порождает полосу бедствий. Особенно в тех случаях, когда адюльтер остается нераскрытым живыми: не зная о нём члены рода не могут предупредить его последствий. Осуждение адюльтера можно сопоставить с отношением к бездетности. Шеннон, ты, конечно, спал с одной из женщин старика Кана?
Захваченный врасплох вопросом, наёмник утвердительно кивнул, а Изабо продолжила свою речь:
– Бездетность обычно покрывает позором и женщину и ее мужа! Среди винду довольно много бездетных женщин: у одних дети умерли в преждевременных родах, у других -- во младенчестве от болезней. В этом случае здесь обращаются к ведунам, к которым причисляют и важных правительственных чиновников, типа Вас.
– А я слышал от туземцев, что бездетность вызвана злой судьбой.
– Это у бакайя. Они сильнее восприняли христианство. У них женщины из отцовского рода совершают особый обряд, который должен умилостивить предков: после жертвоприношения проводят ритуальное омовение женщины, изгоняя из неё злую судьбу...
– вы знаете обычаи бакайя?
– Да, даже лучше, чем винду. Я три года распределяю между ними медикаменты .
– И сестра Беатрис тоже?
– Нет. Раньше я ездила одна в сопровождении двух или трёх чёрных послушников. Кто-то донёс, что я люблю чёрных, - Изабо неожиданно отвела взгляд и стала смотреть на циновку, прикрывшую окно. Голос монахини странно исказился, будто охрип: - Беатрис приставили за мной следить, чтобы я не делала чего-то лишнего. Вот её Бог и наказал...
– Так что с ней произошло?
– А ничего страшного, с моей точки зрения, - глаза Изабо вновь твёро смотрели на собеседника.
– Её всего-лишь лишили девственности.
– Да?
– Представьте, она была девственницей. Ей нельзя было попадать в плен.
– Так её?
– Да, да. Все мужчины сензала, в который она была продана. И так в течение недели...
– А Вы?
– А у меня с этим всё в порядке,- усмехнулась Изабо.
– А теперь тебе лучше поспать перед процедурой омовения в "белой воде", мой дорогой, - она провела указательным пальцем по лбу Шеннона и шутливо поцеловала его в макушку.
После короткого послеобеденного сна, второй дозы антибиотиков и освежающей ванны из "белой воды", Шеннон чувствовал себя абсолютно здоровым. Он вышел из хижины старосты и решил походить по Буюнге. Бома была застроена низкими глинобитными домами, утопающими в тени громадных раскидистых деревьев. За исключением района, непосредственно прилегающего к рынку, улицы были безлюдны, и, может быть, поэтому в глаза бросалась одна черта этого селения - большое число ткачей, прямо на мостовой работающих у своих станков. Впрочем, называть так примитивное устройство, с помощью которого работал ремесленник, было бы преувеличением. Он сидел на земле перед натянутыми на деревянную перекладину нитями. Челнок в его руках стремительно скользил вправо - влево, вправо - влево. На дальний конец узкой, не шире 12-15 сантиметров ленты был положен тяжелый камень. По мере того как лента становилась длиннее и длиннее, ткач все дальше отодвигался со своим нехитрым механизмом от камня. Местные ремесленники обеспечивали округу не только одеждой. Несколько хижин занимали сапожники, делавшие из старых автомобильных шин сандалии, весьма ценимые крестьянами, которые верили, что запах автомобильной резины отпугивает змей. Рядом с ними расположились кузнецы, ковавшие мотыги, светильники, разного назначения металлическую посуду, ножи, топоры. Не менее разнообразной была и продукция гончаров. Чувствовалось, что ремесленное производство Буюнги обеспечивало многие потребности Загорья. Около часа проплутав по селению, Шеннон оказался у импровизированной казармы, в которой расположились его люди. Осмотрев помещение он был удивлён происшедшими в нём за неделю изменениями. Усилиями Аба и его подчинённых заброшенное здание колониальной конторы обрело вторую молодость. Одряхлевшая европейская мебель была отремонтирована или заменена новой, грубо сколоченной по местному образцу, покосившиеся оконные рамы и дверные косяки выпрямлены, а металлические щеколды на них блестели в бликах вечернего солнца. Проемы были закрыты свежими циновками, создававшими приятный полумрак.
– Молодцы,- похвалил Шеннон своих подчинённых.
– Отлично сработали.
– Рады стараться, - ответил за всех Аб. Его полный надежды взгляд всё время искал глаза начальника. По-видимому, он надеялся, что полковник отменит свой приказ.
– Завтра на рассвете пойдём на Укаку: я, ты, Фильх. С собой берём Шено, Изабо и четырёх носильщиков.
– Всего?
– глаза Аба округлились.
– Для типуа нужно человек шестнадцать. Кан спокойно может их нам дать.
– Столько не надо. Я пойду пешком, а люди из Буюнги потащат трофеи.
– Кан хотел, чтобы Вас несли. Он говорит, что Вы ещё очень слабы...
– Нет. Я иду пешком, - отрезал Шеннон, - Лучше поговори с ним о рекрутах для жандармерии. Может кто ещё захочет пойти с нами в Кларенс. Пообещай им оружие, патроны, подарки, что ещё там?
– Хорошо, шеф! Можно идти?
– Да. И скажи, что я буду ужинать здесь.
– Хорошо,, сэр.
Пока Аб выполнял поручение, Шеннон давал подробные инструкции Рольту. Они касались не только обороны деревни и расстановку караулов, но и основных принципов отношения с ними, дальнейшего обследования местности и много чего ещё. Пока они разговаривали наступил вечер. Когда пришёл Аб, солдаты стали готовить пошо и открывать консервы. Он был не один и поэтому выглядел немного смущённым. Из-за его атлетической фигуры змеёй проскользнула Изабо:
– Господин полковник, староста Кан просит Вас посетить его скромный дом и поужинать с ним и его домочадцами, - выпалила она скороговоркой.
– Я сказал, что буду ужинать здесь, - упрямо выпалил Шеннон.
– Но он очень просит!
– Извините, шеф, что вмешиваюсь, но Кан хотел поговорить о рекрутах.
– Хорошо, я пойду! Завтра на рассвете выступаем, -Шеннон поднялся с насиженного места и разминая мышцы двинулся к двери. За ним засеменила Изабо.
– А ты куда?
– Я тоже приглашена, - проворковала девушка. Шеннон только сейчас заметил, что она сменила свою потрёпанную бубу на сарафан, её чёрные волосы были аккуратно расчёсаны и заплетены в толстую короткую косу, а на ногах вместо безобразных шлёпанцев были одеты довольно изящные кожаные сандалии. Заметив реакцию Шеннона, девушка заулыбалась.
Они молча шли по вечерней Буюнге, Двери хижин были распахнуты, через них мелькали отблески огня: их жители готовили пищу. Запахи готовящейся пищи, приглушённый гул голосов, весёлый гомон ребятишек, возня домашних животных за загородками и свет взошедшей луны навевали на Шеннона воспоминания о других краях, местах и людях. В таком немного романтическом настроении он подошёл к дому старосты. По привычке он оправил ремень, похлопал по кобуре и посмотрел на носки своих лёгких сапог: всё было в порядке, на них даже красная латеритовая пыль не осела. Рядом стояла Изабо в непривычной для него почти европейской одежде. Он взял её за плечо и строго спросил: