Псы войны

Стоун Роберт

— Это страна буддистов. У них фантастически налажено переселение душ. Слоны и миссионеры. Дельфины, ныряльщицы, ящерицы. Послушай, — неожиданно спросил он, — сейчас холодно? Я что-то мерзну.

— У тебя лихорадка. Зайди к дежурному офицеру. Может, он подбросит тебя до ворот.

Конверс встал и повернулся спиной к сумке.

— Будь осторожен, — сказал Хикс. — В Штатах сейчас непонятные вещи творятся.

— Не более непонятные, чем здесь.

— В том, что происходит здесь, нет ничего непонятного. Там — иное дело. Не знаю, с кем ты там

имеешь дело, но уверен, им незнакома ирония.

Конверс, пошатываясь, стоял над ним.

— А сейчас может хлынуть дождь с кровью и дерьмом, — сказал он, широко поведя рукой. — И мне некуда идти.

Он осторожно спустился по деревянным ступенькам. Натруженная правая рука болталась, непривычно легкая; он чувствовал себя восхитительно свободным. На последней ступеньке он подумал, что Хикс, наверно, все-таки психопат.

* * *

Последний в очереди к окошку кассы человек, прищурясь, вглядывался в даль, словно где-то там, за горизонтом, в сиянии лучей, видел всю свою жизнь. Когда из прорези выскочил кончик билета, он коснулся толстыми пальцами гладкой металлической поверхности автомата и не глядя стал нащупывать билет.

Настоящий щупарь, подумала Мардж. Пальцы двигались, как слепые хищные черви; коснувшись розового билета, они влажно сомкнулись на нем, прижали к металлу и одним скользящим движением спрятали в кулаке. Мардж ассоциировала себя с таким же билетом.

Иногда Мардж украдкой бросала взгляд на лица зрителей, но по большей части смотрела на их руки.

Последний на мгновенье задержался позади кассы, чтобы заглянуть сквозь стекло внутрь. Билет он переложил в левую руку, а шустрая правая была уже в кармане брюк. Мардж не испытывала тревоги. Она поняла, что он хотел посмотреть на ее зад. Но Мардж повесила на спинку стула свитер, так что ничего не увидишь. Она сделала это не специально, просто так ей было удобно.

— Входи, приятель, — сказал человеку Холи-о.

Холи-о стоял у металлических дверей и проверял билеты. Он взял у последнего билет, оторвал корешок, бросил в деревянный ящик и закрыл двери.

У Холи-о была дубинка, на которой он вырезал фигурки животных и богов своего родного Самоа, как он их себе представлял. Дубинка висела на ременной петле сбоку ящика. Закрыв двери за последним зрителем, Холи-о взял дубинку и вышел на тротуар перед кассовой будкой, держа дубинку на изготовку, как полицейский в оцеплении.

Мардж и Холи-о ждали появления ребят-инкассаторов.

Ребята прибыли через две минуты после того, как последний зритель вошел в зал. Поставили свой «тандерберд» напротив кассы, во втором ряду, и выскочили из машины. Это были опрятные, чисто выбритые молодые люди с оливкового цвета кожей. Оба были в куртках цвета хаки, а на одном еще и форменная непромокаемая фуражка с ремешком, застегнутым на затылке.

— Салют, Холи-о!

Они направились прямиком к кассе, где находилась Мардж.

— Салют, ребята! — откликнулся Холи-о.

Мардж открыла дверь своей будки; ребята стояли

рядом, оглядывая улицу. Иногда бывало, что им не нравился кто-то из прохожих, вызывал у них тревогу. Если подозрительного вида человек был белый, ребята называли его стояком, если чернокожий — то ерзилой. Обитатели Третьей улицы и зрительская публика были у них бродягами или ворюгами. Мардж никогда не могла понять, кем именно.

— Салют, подружка! — Это был тот, что в фуражке и с сумкой.

Мардж вынула кассу и заперла аппарат.

— Привет, — ответила она.

Про себя она называла его Шапка. Как-то, вконец измученная, она так и ответила ему: «Привет, Шапка!» Она была в таком состоянии в тот вечер, что обсчитала себя, вместо того чтобы обсчитать «бродяг». Или «ворюг».

Тогда Шапка только взглянул на нее. «О, — сказал он, — тебе нравится моя фуражка?»

Она вошла за Холи-о и ребятами в темный кинотеатр, и все направились в кабинет Холи-о, чтобы отпереть Ровену и забрать выручку от лотка со сластями. Холи-о держал Ровену с ее выручкой в своем кабинете, пока не приедут ребята-инкассаторы. Раньше, еще с год назад, он на время последнего сеанса запирал конфетную кассу в дамском туалете, но потом в «Одеон» повадились ходить и женщины — такие уж настали времена, — и туалет приходилось открывать.

Ровена, поставив на пол у ног свой ящик с выручкой, куталась в зеленое пончо, словно ей было холодно. В кабинете Холи-о было вовсе не холодно, зато сильно пахло марихуаной, которую курила Ровена.

— Салют, подружка! — поздоровался Шапка с Ровеной.

Ровена, покусывая нижнюю губу, невидяще смотрела сквозь квадратные очки.

— Салют, — ответила она, очнувшись. — Салют, Шапка!

Ровена была настоящая бестолочь, и, конечно, Мардж рассказала ей о том своем конфузе. И сейчас покачала головой: дуреха Ровена.

Они высыпали дневную выручку на стол Холи-о, и второй инкассатор принялся подсчитывать ее.

— Что за дела? — спросил Шапка Холи-о. — Всем так нравится моя фуражка?

Холи-о неодобрительно покачал головой. Шапка собрал деньги в свою сумку.

— Это просто фуражка, — сказал он. — Моя фуражка.

— Точно, — весело сказала Ровена.

Шапка посмотрел на Холи-о, моргнул и перевел взгляд на нее. Улыбающаяся Ровена отвернулась от озадаченного Шапки, взглянула на сурового Холи-о и вновь на Шапку.

— Точно? — переспросил Шапка. — Что — точно? Что ты имеешь в виду?

— Да ничего такого, — ответила Ровена. — Просто что это точно твоя фуражка. — Ее улыбка стала еще шире, но уже не такой веселой. — И больше ничего.

— Точно, — пропел фальцетом Шапка, вынося сумку из кабинета.

Напарник последовал за ним. «Точно!» — подмигнул он Ровене.

— Счастливо, ребята, — попрощался с ними Холи-о.

— Счастливо, Холи-о.

Холи-о был недоволен.

— Ты что, — накинулся он на Ровену, — дура? Совсем ничего не соображаешь? — Он замахал руками, разгоняя запах марихуаны. — Посмотри, что ты делаешь.