Псы войны
Шрифт:
— Господи Исусе! — воскликнул Элмер. — Откуда ты звонишь?
— Из Беркли. Послушай, что происходит?
— Я в курсе, — оборвал его Элмер. — Давай жми ко мне.
— Сейчас?
— Да, прямо сейчас. Не знаешь еще, кто у тебя на хвосте?
— Да нет у меня никого на хвосте, — сказал Конверс, но тут же сообразил, что, должно быть, ошибается.
— Этого не может быть. Вычисли, кто это, и стряхни их по дороге ко мне. Чтобы никаких хвостов.
Усталый мозг Конверса отказывался воспринимать приказ. Конверс прислонился лбом к прохладному боку пивного холодильника.
— Видно, мои дела плохи.
— Похоже на то, — ответил Элмер.
Он вышел на улицу, и тут как тут в памяти всплыла характерная картина: пар, поднимавшийся в душевой на гауптвахте в Иокосуке.
Он немного постоял у магазина, с внешним безразличием оглядывая улицу. На углу не было ни души, то же и в машинах, стоявших вдоль тротуара. Он вернулся в магазин и вызвал по телефону такси.
Машина прибыла через пятнадцать минут. Конверс купил пинту коньяка «Голд-лиф», чтобы задобрить продавцов. Когда такси остановилось у дверей магазина, он скользнул на заднее сиденье и велел длинноволосому водителю ехать к универмагу «Мейси». Когда они отъезжали от тротуара, Конверс заметил, что у машины, стоявшей на противоположной стороне, вспыхнули фары. Это была ничем не примечательная коричневая машина, и Конверс, плохо разбиравшийся в автомобилях, не смог бы сказать, какой она марки, не рассмотрев ее вблизи. Держась на несколько корпусов позади, она следовала за ними весь путь через мост до центра Сан-Франциско. Конверс пил коньяк, не экономя: все равно в «Мейси» бутылку не пронести.
На Грант-авеню он поставил бутылку на пол, сунул таксисту десятку и, не оглядываясь, бросился к дверям универмага. Он с такой поспешностью и откровенной тревогой на лице устремился вперед, расталкивая толпу на многолюдном нижнем этаже, что покупатели оборачивались ему вслед. Он не любил «Мейси» за тошнотный запах парфюмерии, духоту и ужасные маленькие колокольчики.
Взбежав на эскалатор, он оглянулся на входные двери. К его ужасу, с авеню в универмаг быстро вошел бородатый мужчина и принялся зло оглядывать толпу. Конверс был уже почти на втором этаже, когда бородач поднял голову. Конверс отвел глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом. На втором этаже народу было не меньше, чем внизу. Конверс бегом бросился за колонны к эскалатору на третий этаж. Подниматься выше он не рискнул; там были мало-посещаемые залы с мебелью и коврами, там его быстро прихватили бы. Оказавшись на третьем этаже, он быстрым шагом прошел отдел грампластинок в поисках другого эскалатора. В отделе грамзаписей звучала «Эра Водолея» [41] .
41
Мелодия из мюзикла «Волосы», первая постановка которого состоялась на Бродвее в 1969 г.
Найдя эскалатор, он решил спуститься сразу на первый этаж. Через несколько секунд он был уже внизу и, стараясь казаться спокойным, направился к выходу на О’Фаррелл-стрит. Он понимал, что второй человек в коричневой машине сейчас кружит вокруг универмага.
Лавируя между автомобилями, Конверс перебежал Пауэлл-стрит; преследователей не было видно. Завернул за угол, на О’Фаррелл, и позволил себе пуститься чуть ли не бегом. Так он добрался до бокового входа в отель «Мейсон», пересек холл и пешком поднялся на бельэтаж, где нашел бар, из которого был прекрасно виден парадный вход отеля. Бар был декорирован в восточном стиле: мебель, стены и занавеси — из бамбука. Конверс заказал себе виски с водой и сел так, чтобы весь холл находился в поле зрения. Внизу под ним, среди ампирного плюша, развлекались люди с беджиками на лацканах пиджаков и множество белокурых детей, коротко стриженных и с бабочками на шее. Никаких бородачей.
Он сделал большой глоток разбавленного виски; усталость притупляла действие алкоголя, и он чувствовал, что ему скорее грозит тахикардия, нежели опьянение.
Выбор универмага «Мейси» как места, где легко
Как странно и глупо все складывается, думал он. В те несколько минут, в которые ему удалось заставить себя хладнокровно поразмыслить над ситуацией, он решил, что лучше уж, когда тебя преследуют за дело, если ты грабишь бедняков, например, или, допустим, отравитель детей, чем просто несчастный, трусливо обеспокоенный гражданин. В этом хоть есть какой-то шик, может, даже в глазах Бога. Он заказал себе еще виски.
Будь он хоть немного смелее во Вьетнаме, то мог бы погибнуть с честью — как те герои, которые гоняли на мотоциклах и гибли, становясь жертвами собственной молодой энергии и joie de vivre [42] . А теперь он неизбежно встретит смерть здесь — где творятся еще более непонятные дела, — и смерть эта будет такой же странной и глупой, как везде.
42
Радость жизни (фр.).
Он расплатился и пошел вниз, в холл. Прежде чем выйти из тех же боковых дверей, через которые вошел в отель, он постоял секунду между ними, затем шагнул на тротуар. Ни бороды, ни коричневой машины.
Перейдя Мишшн-стрит, он обернулся и посмотрел вокруг, но никаких признаков преследования не заметил. Он прошел до Говард-стрит, по ней — до Седьмой и к тому времени, как повернул обратно в сторону Мишшн, уже боялся уличных грабителей не меньше, чем давешних преследователей. Что ж, вроде бы ему и вправду удалось на какое-то время от них оторваться.
Контора Элмера располагалась на углу Седьмой и Мишшн, в трехэтажном здании, два нижних этажа которого занимала рубашечная фабрика. У Конверса был свой ключ от лифта.
На двери, ведущей к кабинетам через грязный коридор, был звонок. Он позвонил и услышал голос Франсес:
— Кто там?
— Конверс.
Замок щелкнул. Перед ним в люминесцентном офисном свете стояла Франсес, подозрительно щурясь.
— Господи Исусе! Джонни, дружок!
Кожа у нее под глазами чуточку обвисла, но poitrine [43] была, как прежде, высокая и крепкая.
43
Грудь (фр.).
В «Пасифик пабликейшнс» ничего не изменилось. Над столом Майка By все так же висела фотография Мао Цзэдуна с надписью поперек нагрудного кармана Председателева френча:
Майку By,
настоящему несгибаемому
марксисту-ленинцу и отличному парню.
Это написал Конверс перед своим отъездом во Вьетнам.
Р. Дуглас Долтен, в котором ничто — ни цвет лица, ни запах — не выдавало алкоголика, сидел в этот поздний час за своим столом, печатая на машинке заключительную историю недели. Он был бледен и опрятен, как всегда. Завидев Конверса, он медленно встал.