Птенец
Шрифт:
— Утро.
— Мам, а здорово я его, правда? По моське?
— Перестаралась. Видишь, товарищ какой обалдевший.
— Пройдет, — пообещала Оля.
— Будьте любезны, молодой человек, помогите нам сойти. Только чемодан, остальное я сама дотащу.
Иван вовсе не собирался выходить в Свердловске, но тут кивнул:
— Хорошо, — и Оле, строго: — Сейчас же надень на место туфлю, а то закатаю, поняла?
Мама скупо улыбнулась, и они ушли.
На трех соседних полках в купе спали или делали вид, что спят. Поезд тащился на пригородной скорости. В последний момент перед закрытием Иван успел сполоснуться в туалете, переменил рубашку и,
Мама доверила ему только чемодан, но и с тем Ржагин едва справился, волоча его по проходу двумя руками. Сама мама, помимо дочки, восседавшей на плечах, несла корзину и пухлый, перетянутый ремнями узел в одной руке и в другой туго набитый саквояж, который Ржагин, попробовав, не смог от земли оторвать.
Попрощавшись с проводницей, умудрившейся за всю дорогу ничем не напомнить о себе, пересекли здание вокзала и на площади взяли такси.
— Вам куда? — спросила мама, отобрав у Ивана чемодан. — Если не очень в сторону, можем подбросить.
Пожав плечами, он вытер мокрый лоб и в открытый багажник с краешку поставил свой рюкзак.
Мама села с водителем, Оля предпочла сзади с Ржагиным.
Пока ехали, девочка, внешне оставаясь совершенно невозмутимой, может быть, чуть-чуть излишне сосредоточенной, чувствительно щипала его за худые бока, и он, покамест не понимая правил этой новой игры, примитивно и тупо уворачивался, ерзал, усмиряя шаловливые ручки, и, как ни пытался рассмотреть город, центр его, толком ничего не увидел. Длинный прямой асфальт, троллейбусы и грузовики, которые они время от времени обгоняли, по обыкновению изнемогающие от духоты и выхлопной гари деревья обочь дороги, людские фигурки, одетые прилично и просто. Вот только таксист, о чем-то вполголоса разговаривавший с мамой, слова произносил с местным акцентом, заметно приволакивая букву «о».
Попетляв порядочно, наконец приехали.
Мама попросила водителя оказать ей любезность — просигналить тремя длинными и одним коротким, дабы вызвать мужа.
— А вы дальше? — спросила Ивана.
— Да, спасибо, я тоже выйду.
— И куда?
— Тут пешочком.
Она смотрела недоверчиво.
— А потом?
— Суп с котом.
— Все ясно. Меня зовут Вероника Викторовна. На всякий случай: тренер по легкой атлетике, готовлю толкательниц ядра.
— Иван Магдалиныч. Шаромыжник, но чужого ни-ни.
— Это важно, — серьезно сказала она. — Поживете денек у нас, а там посмотрим.
Ржагин незаметно кивнул на Олю:
— Если выдержу.
— Ну да.
Тем временем весело выкатился по ступенькам плотно сбитый мужчина лет тридцати пяти на кавалерийских ножках, круглолицый и шарообразный, ростом ниже Вероники Викторовны едва ли не на целую голову.
— Папка! — набросилась на него дочь с тумаками.
Вероника Викторовна представила мужчин.
— Мой муж, Данила Фотиевич. Тоже, между прочим, тренер. А это наш милый гость, Ваня. Ольгин спарринг-партнер.
Улыбающийся Данила Фотиевич не без труда усмирил буйно радующуюся дочь; распластав ее на своем широком колене, протянул для пожатия руку и хрипло произнес:
— Гостям мы рады. Очень приятно. Я готовлю борцов-классиков.
— Классиков, — посмаковал Ржагин. — Звучит.
Отпустили таксиста, щедро расплатившись с ним за невозмутимость и готовность ждать столько, сколько понадобится пассажирам, и, нагруженные вещами, потопали пешком на третий этаж. Оля ставила Ржагину подножки, а он делал вид, что спотыкается и падает.
Семья Вероники Викторовны занимала отдельную двухкомнатную квартиру со всеми удобствами. Одна комната, которая поменьше, принадлежала Оле, в другой обитали супруги.
Девочка, не позволив Ивану снять рюкзак, немедленно утащила его к себе. Войдя, Ржагин с интересом осмотрелся. По сравнению с обыкновенной, привычно обставленной комнатой родителей, Олина поражала теснотой, какой-то складской загроможденностью, обилием невиданного и странного. Из знакомых ему предметов здесь оказалась только раздвижная красная кушетка, сиротливо притулившаяся в углу. Оля тотчас взялась показывать, залезать и демонстрировать, объяснять. Как выяснилось, комната забита миниатюрными спортивными снарядами для укрепления мышц, выработки выносливости, координации движений, гибкости, силы. Лежак с маленькой штангой, чтобы выполнять жим сидя и лежа, боксерская груша, перекладина, низкие брусья, конь и кольца, подвижное сиденье с веслами, концы которых обиты стеганой ватой, чтобы не царапать ковер, два баскетбольных кольца, приделанных к шведской стенке, и много еще разной мелочи, разбросанной повсюду — теннисная ракетка, гантели, эспандер, резина, свисавшая с крюка, как опавшие вожжи, обруч и три мяча, футбольный, волейбольный и баскетбольный.
Оля, закончив с объяснениями, повисла на перекладине, играючи подтянулась и сделала кувырок. Потом попрыгала через коня и, взобравшись на брусья, чисто, в упоре, исполнила уголок и плавно перешла в стойку на руках.
— Ты так умеешь? — спросила, вытянув к люстре ножки в гольфах.
— А ты? — с вызовом спросил Ржагин, носком подбив футбольный мяч и зачокав им.
Оля спрыгнула, подобрала с пола другой, волейбольный, и тоже стала чокать — стопой, коленями, плечами, головой. И так получилось, что они, не сговариваясь, начали соревнование — кто дольше удержит мяч. Иван на это не рассчитывал, он не ожидал, что она и чокать умеет. Его сковывала теснота, сказывалась растренированность и непривычность обстановки, он чувствовал, что неизбежно окажется посрамленным, потому что видел, что с мячом она обращается не в пример привычнее, увереннее его. Разгоряченный, с неприличной одышкой, он уже готов был сдаться, но тут из соседней комнаты донесся короткий сухой стук и что-то тяжелое упало, вызвав жалобный звон стеклянных плафонов в люстре. Ржагин, прикинув, нашел, что вот он, удобный предлог.
— Боевая ничья, — сказал, поймав мяч. — Слыхала?
— Что?
— Грохот, что. Может, потолок обвалился.
— Нет, это папа, он всегда так. Ты не лови, давай дальше, мы не доиграли.
— Минутку. Что — всегда?
— Падает. У него реакция слабая.
— Какая реакция?
Иван не понимал ее объяснений, ему казалось странным, почему при таком грохоте она абсолютно спокойна. Приоткрыв дверь, он осторожно выглянул в соседнюю комнату.
В углу, приперев к стене покосившийся торшер, трогая челюсть и встряхивая головой, сидел Данила Фотиевич, подавленный, понурый.
— Что-нибудь случилось?
— Пустяки, — хрипло сказал он. — Прозевал.
— Не волнуйтесь, Ваня, — выглянула из кухни Вероника Викторовна. — Очухается. Это я его наказала.
— Сурово.
— Но справедливо. За дело, он знает. Правда, Данилушка?
Данила Фотиевич согласно кивнул и, кряхтя, поднялся.
— Не хотите принять душ с дороги? — предложила Ржагину Вероника Викторовна.
Он не успел ответить.
— Потом, ма, — отказалась за него Оля. — Мы не доиграли, — и скомандовала: — Идем.