Птица и меч
Шрифт:
Тирас предупреждающе посмотрел на брата, но тот уже отодвинул стул и без единого слова покинул комнату. Леди Ариэль проводила его понимающим взглядом и встала, чтобы уйти следом.
— Вам лучше отдохнуть, леди Фири. Мы примем решение завтра, — пробормотал Тирас, тоже поднимаясь и протягивая мне руку. — Госпожа Лорена покажет вам ваши покои.
— Ваше величество, вы когда-нибудь признавали Келя своим братом? — неожиданно спросила девушка.
У меня округлились глаза от ее дерзости, и она тут же присела в реверансе, низко опустив голову.
— Простите меня, — сказала она с искренним раскаянием. — Я сама не своя от всех этих событий… И очень волнуюсь за Келя. Я сказала, не подумав.
Тирас бросил на нее внимательный взгляд, и его губы слегка изогнулись. Но меня было не так просто одурачить. Дерзость леди Фири встревожила его. А ее вопрос — еще больше.
— Я понимаю, — кивнул он, прощая гостью. — Отдохните как следует.
Но леди Фири еще не закончила.
— Ваша светлость, пожалуйста, не ездите в Фири, — взмолилась она, обращаясь уже ко мне. — Если с вами или с ребенком что-нибудь случится, я себе не прощу.
Я машинально коснулась едва заметной выпуклости под платьем, удивленная, что ей все известно. Живота еще не было видно. Возможно, среди челяди пошли слухи о моем утреннем недомогании и кто-то из них проболтался леди Фири, пока ей прислуживал?
Девушка тепло улыбнулась.
— Вам нужно беречь себя, моя королева.
Я склонила голову, не подтверждая, но и не отрицая ее слова.
— Мы рассмотрим все варианты. Доброй ночи, миледи. — Голос Тираса был холоден, и она услышала его недовольство.
Госпожа Лорена выступила вперед и попросила леди Фири следовать за ней. Мы молча наблюдали, как они удаляются по коридору. Когда эхо шагов стихло за поворотом, я обернулась к Тирасу. Если со мной, а значит, и с моим отцом, что-нибудь случится, кто следующий в очереди на престол?
— Если нет наследников ни Дейна, ни Корвина… — начал Тирас.
Но наследники Дейна есть. Кель принадлежит к королевской династии.
— Да, но мой отец никогда его не признавал. Он Кель Джеруанский. Не Кель Дейнский.
А если его признаешь ты? Публично объявишь своим братом?
— Кель не хочет быть королем. Что бы там ни думала леди Фири.
Наши желания мало что значат, — напомнила я его собственные слова после битвы с вольгарами. Тирас задумчиво посмотрел на меня, и уголки его губ опустились. Если ты признаешь Келя… тогда, если со мной и нашим ребенком что-нибудь случится… он будет следующим в очереди на трон. Дополнительная защита для Джеру.
— Да. Только Кель меня никогда не простит.
Я тебя простила.
— Без желания все превращается в обязанность, — прошептал Тирас, цитируя меня, как я недавно цитировала его. — Но иногда наше величайшее желание заключается в том, чтобы исполнить свои обязанности.
Он закрыл глаза, словно прося небо послать ему сил, но я слышала в его мыслях только тоску, и сердце у меня сжалось.
Тирас провел весь следующий день взаперти, в окружении карт и своих офицеров. Их приглушенные слова долетали до меня из-под закрытых дверей. Я с легкостью могла бы призвать их к себе, если бы захотела. Но я не хотела. Я проснулась с чувством тошноты и чугунной головой и предпочла остаться в комнате в компании сухариков, мятного чая и Буджуни. Я лежала на кровати, разметав волосы по одеялу, а тролль бережно расчесывал их щеткой, словно в прошлой жизни был дворцовой служанкой, и, надо сказать, отличной.
Его распирало от кухонных сплетен, и я вяло прислушивалась, плывя на волнах его любви и нежности. Закончив с пересказом слухов, он принялся мурлыкать себе под нос, и я охотно вплела свой мысленный голос в его напев.
Дочь Джеру, дочь Джеру, Кто там едет поутру? Пробил час, летит гонец, Ждут невесту под венец. Крепки мачты корабля, Верно сердце короля. Дочь Джеру, дочь Джеру Едет в церковь поутру.Неожиданно Буджуни замолчал, и щетка у меня в волосах замерла, словно наткнувшись на колтун. Когда он так и не вернулся ни к пению, ни к расчесыванию, я открыла глаза и приподняла голову. Тролль уставился на серебристый перелив моих волос, видя за ним что-то, чего там нет.
Буджуни? — позвала я. — Что случилось?
— Птичка, ты когда-нибудь задумывалась, что это могло быть не проклятие, а пророчество? — спросил он туманно, наконец обратив ко мне взгляд.
О чем ты?
— О дне смерти твоей матушки. И о словах, которые она сказала тебе и твоему отцу.
Я с трудом сглотнула. Меня и без того тошнило, а из-за болезненных воспоминаний желчь поднялась к самому горлу.
— Возможно, матушка не запрещала тебе говорить, — продолжил Буджуни. — Возможно, она лишь пообещала твоему отцу, что ты будешь молчать, и велела беречь тебя, желая защитить.
Я недоуменно уставилась на него.
— Мешара не умела повелевать словами, как ты. Ее сила заключалась в другом. Она обладала даром предвидения, предостережения. Но не могла менять словами реальность.
Я непонимающе покачала головой.
— Эта девичья песня… матушка пела ее тебе. Она напомнила мне о Мешаре и о вещах, которые она знала. Знала, Ларк! — решительно повторил Буджуни.
Но моя мать не первая пела эту песню. Меня снова затошнило. Я не хотела говорить ни о маме, ни о дне, когда она умерла.
— Нет. Я этого и не утверждаю. Песня просто открыла мне глаза.
Я подождала, зная, что он пояснит свою мысль.
— Я слышал, что шепнула тебе матушка в тот ужасный день. Я боялся, что король нанесет второй удар, и попытался ее прикрыть. — Голос Буджуни надломился от душивших его горестных воспоминаний, и меня затопило своими и чужими эмоциями. — Ты помнишь, что она сказала тебе, Птичка?
Она велела мне молчать. Не разговаривать.
— Да, — шепнул тролль, кивая. — Она знала, что твой дар опасен. И велела обождать с ним до часа правды.