Птица и меч
Шрифт:
Часа правды?
— Ты же пользуешься своим даром теперь.
Тогда почему я не могу говорить?
— Вероятно… можешь. — Тон Буджуни сделался почти умоляющим, но я по-прежнему смотрела на него с сомнением. — Ты была маленьким ребенком. У тебя на глазах произошло нечто ужасное…
Я замотала головой, но он не остановился.
— Ты винила в случившемся себя. И начала бояться собственных слов.
Нет! Я не могу говорить, Буджуни. Думаешь, я не пыталась?
— Тсс, Птичка! — запричитал он, морщась и поглаживая меня по щеке. — Тише, тише. У бедного Буджуни сейчас взорвется голова.
У меня самой голова была готова взорваться. Я осторожно опустила ее на подушки и сосредоточилась на медленных глубоких вдохах. Через секунду тролль продолжил расчесывать мои волосы, словно беседа была окончена. Но меня слишком сильно тошнило, чтобы попытаться ее осмыслить, и что бы там ни думал Буджуни, я по-прежнему не могла говорить. Он снова принялся напевать, но на этот раз я к нему не присоединилась. Желудок постепенно успокоился, и тошнота отступила.
— Хотел бы я знать, что за слово ты подарила принцу в тот день… — пробормотал тролль.
Я не была уверена, что расслышала его правильно. Меня неудержимо клонило в сон, но на изнанке закрытых век все-таки вспыхнула картинка — воспоминание об огромном коне и черноволосом темноглазом принце.
Глава 29
РАЗБУДИЛИ МЕНЯ УЖЕ другие руки — руки, которые нежно перебирали мои волосы, — и янтарный взгляд, напомнивший, как быстротечно время.
— Я должен был дать тебе выспаться, — прошептал Тирас, — но слишком сильно соскучился.
В его голосе сквозило чувство вины, и я невольно улыбнулась. Однако выражение лица короля было далеко от веселья, и я первая потянулась к нему, чтобы стереть печаль поцелуями. Он ответил без колебаний, и некоторое время мы были потеряны для мира, пребывая за стеной ощущений и бессвязных мыслей.
— Многое нужно сделать, — наконец произнес Тирас, отстраняясь.
Я вздохнула, всем сердцем ненавидя эти слова — и еще больше ненавидя тот факт, что на самом деле он жаждет остаться здесь, со мной, в уютном полумраке нашей спальни. Ему и вправду многое нужно было сделать, он не хотел этого, но делал — и это была одна из причин, по которой я так беззаветно его любила. Тогда не будем мешкать. Наши лбы соприкоснулись, и я ощутила волну его облегчения и благодарности.
— Спасибо, — прошептал Тирас.
Когда мы выезжаем в Фири? Он окаменел. Затем медленно поднял голову, и облегчение сменилось тревогой.
— Я не могу взять тебя с собой, Ларк. Я больше никогда не пущу тебя на поле боя.
Ты же знаешь, что должен.
— Я не могу, — твердо повторил он. — Думаешь, я позволю леди Фири хозяйничать в своем замке, пока моя жена будет биться с вольгарами?
Да.
— Нет, Ларк.
Мы молча оделись к ужину и спустились в главный зал. Прежде чем перешагнуть порог, Тирас на мгновение прижал меня к себе, а затем так же стремительно отпустил.
Кель уже ждал нас, беспокойно вышагивая по черным плитам. Когда Тирас закрыл за собой тяжелые двери, воин нахмурился и скрестил руки на груди.
— И каков план? Фири атакуют, а мы наряжаемся к ужину? Будем спокойно спать в своих постелях, пока люди умирают?
— Тише, брат, — ответил Тирас невозмутимо, и Кель тяжело вздохнул.
— Я поеду, — твердо сказал он. — Возьму двести своих лучших солдат. Вольгары не могли так быстро восстановить численность. Мы защитим крепость лорда Фири и проведем разведку. Сожжем гнезда птицелюдей и уничтожим яйца. А ты останешься с королевой в Джеру. Это будет логичнее всего.
— Я поеду с тобой, — ответил Тирас, и брови Келя взметнулись вверх. Он вопросительно посмотрел на меня, после чего снова перевел взгляд на брата.
— А если ты не вернешься? — спросил он тихо.
Тирас закрыл глаза и склонил голову, будто собираясь с силами для следующих слов. У меня вспотели ладони. Когда король раскрыл глаза, они напоминали золотые монеты — такие же незамутненные и жесткие.
— Сегодня вечером я признаю тебя братом, — произнес он. — Сделаю официальное заявление. Ты станешь Келем Дейнским и займешь свое место в очереди престолонаследия.
Несколько секунд в зале царила оглушительная тишина. Затем Кель отступил назад и замотал головой:
— Я не хочу быть королем, Тирас. И не буду.
— Этому миру нет дела до наших желаний! — взорвался Тирас, и спокойствие на его лице испарилось, смятое отчаянием. — Упаси нас боги чего-то желать! Потому что мы никогда не получаем того, чего хотим. Никогда! Речь идет о судьбе всего Джеру. Ты бы предпочел, чтобы Корвин, Бин Дар или Голь наложили на него свои грязные руки?
— Мне плевать, — ощерился Кель. — И всегда было плевать на эту возню за трон. Я служу только тебе.
— А я служу Джеру. Я поклялся защищать его. Но не смогу защитить ни тебя, ни Ларк, если не уберегу королевство. Не смогу защитить своего ребенка. Как ты не понимаешь?
— Ты не обязан расплачиваться за грехи отца, — прошипел Кель, наставляя на брата дрожащий палец.
— Обязан! — рявкнул Тирас. — Всю свою жизнь с тринадцати лет я только и делаю, что за них расплачиваюсь!
— Поэтому ты женился на Рассказчице. Завел с ней ребенка. Обхитрил Корвина. А теперь хочешь сделать меня запасным вариантом? — Кель бросил на меня пылающий взгляд, и я прочла на его лице извинение, хотя все равно вздрогнула, обожженная его яростью.
— Нет. Не запасным вариантом, — покачал головой Тирас. — Я хочу, чтобы ты встал у руля. Мы вместе отправимся в Фири на борьбу с вольгарами. И там я встречу свой конец. Пришло время.
Мы с Келем воззрились на него в немом ужасе.
— Что ты задумал, брат? — наконец выдавил воин.
— Я не могу больше исчезать и появляться через месяц. Ты сам это говорил. Люди начинают терять в меня веру. А рано или поздно — и скорее рано, если судить по моим рукам, — я превращусь в орла в последний раз и уже не стану человеком. Что тогда?