Птица Карлсон
Шрифт:
Я почувствовал, как задрожал скальпель смерти у меня на горле, но вдруг доктор-злодей отшвырнул его.
– Чёрт! Гофеншифер арестован. Но и это не помешает нам…
Мортимер-Мориарти стал мерить быстрыми шагами лабораторию.
Пластырь мешал мне, и в этот момент я вспомнил мимическую гимнастику, которую каждое утро проделывала моя жена перед зеркалом. Пара минут гримас, и пластырь отвалился.
Холмс продолжал:
– Потом я навёл справки о наследнике, и сегодня из Австралии пришёл подробный отчёт - никакого наследника нет, и вообще, Ватсон, тот, с кем вы пили - женщина. Поэтому вы никогда не видели его одновременно с женой дворецкого.
–
Фальшивый доктор Мортимер наконец остановился и произнёс:
– Так или иначе, Холмс, ваше время кончилось. Наш век уже не век пара, а век дизеля.
– Жаль, тот мне нравился больше. По крайней мере, запах угля мне был более приятен, чем этот.
– Каскад остроумия! Знаете, все речи, которыми обмениваются герой и злодей - одинаковы. Мы с вами не первый раз выговариваемся перед публикой. После чего ваш доктор присочиняет к нашим откровениям что-то такое, отчего его читатели считают, что добро лучше зла. Но никакого добра нет, да и зла тоже. Да и какое вы добро, Холмс, вы наркоман, упивающийся властью над людьми. В итоге, такие как вы, выпустят вожжи из рук, империя растает как сахар в чашке, и ваши дети… Да какие у вас дети, вы одно сплошное недоразумение. В вашем возрасте вас и убивать не надо… Впрочем, сейчас я начал бы с Ватсона - его, к примеру, можно сделать женщиной. Я не очень ещё преуспел в этой процедуре, и тем это будет интереснее.
Мориарти взял новый скальпель в руку и сделал знак своей сообщнице. Она потянулась к выключателю. «Сейчас в мои глаза брызнет яркий свет, и всё закончится», - подумал я. Мысль о превращении в женщину я отогнал. Иногда джентльмену лучше умереть.
В это мгновение я услышал тихий голос моего друга: «Постарайтесь закрыть глаза, Ватсон. Большую часть стёкол на нашем пути я убрал, но могли остаться осколки».
Не понимая, к чему это он, я послушно закрыл глаза, и тут же услышал оглушительный взрыв. Меня подбросило вверх, и я почувствовал, что кувыркаюсь в воздухе над башней. Следом за этим небо треснуло, и надо мной с гулким хлопком раскрылся купол парашюта. Через мгновение рядом со мной появился такой же купол, под которым болталась доска с моим другом.
Мы приземлились на поле неподалёку от замка, и сразу же передо мной возникло усатое озабоченное лицо в форменной шапке. Дохнуло перегаром.
– Шотландец, - сообразил я.
Солдат освободил меня от ремней. Рядом уже стоял Холмс и облегчённо улыбался.
– Дорогой Ватсон, всю жизнь я клянусь больше не использовать вас, как живую приманку, и каждый раз нарушаю своё слово. Нельзя было позволить этим негодяям разбежаться, впрочем, и я был такой же приманкой. Простите меня, мой бесценный друг…
– Но как, чёрт побери…
– Я же говорил вам, что самолёт покойного лорда Свантессона был совсем готов. В нём он применил остроумное устройство для спасения экипажа от падения вместе с летательным аппаратом: под креслами пилотов находился пороховой патрон, соединённый с парашютной системой. Мне понадобилась пара часов, чтобы установить их в лаборатории - ведь я понимал, что те два хирургических стола были предназначены для нас. Главное в этом плане было - не двигаться: для этого пилоты сами привязывают себя к креслу, а нас с вами привязали враги, и довольно основательно. Ещё я подсоединил запал к выключателю лампы над ними… Кстати, вы не помните, почему выключатель есть, а включателя нет? Какая-то тут тайна.
– Так они - немецкие шпионы?
– перебил я Холмса.
– Они хотели похитить секреты нового аэроплана?
– Это же элементарно, Ватсон, наконец-то до вас дошло. Но этот аэроплан - лишь часть разгадки. Главное тут, конечно, клонатор. Представляете себе устройство, которое может каждый день производить сто новых солдат? А сто таких устройств? Тысячу?
– А теперь клонатор погиб при взрыве?
– Надеюсь, да - как и вся шайка этих разбойников. Но я специально попросил Майкрофта прислать шотландских гвардейцев, и он меня прекрасно понял. Они из усердия разломают там всё до основания, и никто не уйдёт живым. Человечество, конечно, не избавится от идеи вырастить человека из пробирки, но это произойдёт нескоро. Одним словом, мы с вами живём в страшные времена, когда ни в чём нельзя быть уверенным. Никому нельзя верить…
– Но вам-то можно?
– Мне - обязательно.
В лесу заухала сова.
– Да и совы - вовсе не то, чем они кажутся, - произнёс Холмс задумчиво.
Наконец, он вздохнул и отряхнул щепки с платья.
– Но главное, - заключил Холмс, - я окончательно уверился в том, что все люди на земле парны.
– Да это учение об андрогинах, ему три тысячи лет.
– Нет, смотрите, Ватсон, мы с вами пара, дополняющая друг друга. Мориарти со своим снайпером - пара неразлучников, будто разноцветные попугайчики. Я однажды написал об этих попугайчиках целую монографию… Но я не об этом. Бельгиец с его глупыми усами парен своему товарищу. Мы все - будто повторение дон Кихота и Санчо Пансы - не обижайтесь дорогой друг, я не знаю, что обиднее, и, кажется, это самокритичное именно для меня сравнение.
Кстати, обряд дома Свантессонов мне понравился - в нём есть какое-то полоумное веселье: ключ, египетские древности, конические шапочки… Пришельцы из болот… Вы бы написали про это роман: «Тайна пирамид» и всё такое. Одним словом, все сюжеты повторяются, и все мы - будто Диоскуры.
– Но Кастор и Поллукс были близнецами.
– Мы и есть близнецы-неразлучники. Кому-то из нас Зевс дал бессмертие, и он поделился с братом, и вот мы - то живы, то мертвы, потому что бессмертия на двоих не хватает. День жив один, а другой день жив второй брат.
– Это слишком сложно для меня.
– Неважно, это мне рассказывал один немец из Киля, он думал, что эта теория сделает переворот в физике. Теперь ему на пятки наступают другие безумцы, которые считают, что ничего узнать наверняка невозможно.
– Но мы так не похожи, я бы не стал припутывать к этому близнецов.
– Близнецы - это по части доктора Мортимера.
– Боюсь, нам нескоро удастся с ним поговорить.
Стоя у земляного вала перед Свантессон-холлом, мы наблюдали, как шотландцы ползут по приставным лестницам на стены. Звучали выстрелы и взрывы, гулко отдававшиеся в коридорах Свантессон-холла. Мистер Хайд с воплями гнал прочь своих овец. Шла обычная для британской провинции жизнь.
Холмс набил трубку табаком, и, перед тем, как воспользоваться зажигалкой, подаренной ему последним русским царём, заключил:
– Если бы я был глупым газетчиком, то сказал бы сейчас что-нибудь пафосное. К примеру, что скоро поднимется ветер, и мы не досчитаемся многих.
– Холмс, вы это уже говорили - лет пятнадцать назад. Или двадцать - не помню…
– А, ну тогда можно. Хорошее - повтори, и ещё раз повтори. Ветер, это будет холодный колючий ветер, и многие не выдержат его ледяного дыхания. Так хорошо?