Птица в клетке. Повесть из цикла Эклипсис (Затмение)

Тиамат

— Верни мне память, чародей, угрюмо сказал Кинтаро. Я забыл что-то очень важное. Как будто у меня сердце вырезали и пустили гулять без него.

— Мне это знакомо, вздохнул Руатта, вспоминая, как попал в Иршаван. Он хотел добавить, что память к нему вернулась, а вот сердце навеки осталось в Трианессе. Но промолчал. Сказал вместо этого другое: Печати можно взломать, обойти или узнать хотя бы, что они из себя представляют, чтобы вскрыть их по-честному. Вот только способ может оказаться не слишком приятным.

— Я воин степи, вождь племени эссанти. Тебе нечем испугать меня, чародей, сказал Кинтаро, горделиво расправив плечи. Руатта невольно им залюбовался. Это было не обычное степное бахвальство, а чистая правда. Все, что он мог сделать проявить уважение к мужеству воина и не тратить времени зря.

— Как пожелаешь, сказал он, и в мгновение ока роскошно обставленная комната исчезла, сменившись полутемным подвалом с цепями и крючьями на стенах. Вместе с магической силой чародей Руатта приобрел привычку к театральности. Даже самая могущественная магия идет рука об руку с показухой и спецэффектами. Кроме того, каменные стены и железные решетки должны убедить воина в серьезности происходящего. Движение руки и Кинтаро оказался раздет догола и подвешен за руки чуть выше человеческого роста, чтобы не доставал до пола даже кончиками пальцев. Руатта оставил ему только браслеты и ожерелье для красоты.

Он вынул из воздуха устрашающую семихвостую плеть и провел рукояткой по груди пленника нежно, едва касаясь. Сказал, почти что оправдываясь:

— Боль лучший инструмент для возвращения памяти.

Ему не хотелось причинять боль. Одно дело в пылу схватки, страсти. Другое хладнокровно пытать человека, пытаясь проникнуть за стену, возведенную в его сознании. Но Кинтаро посмотрел нагло, свысока, будто заранее считая все его старания жалкими, и это помогло. Руатта обошел его, бережно перекинул длинную гриву воина на грудь и без лишних слов положил короткий сильный удар поперек спины. Свободной рукой он взялся за плечо Кинтаро конечно, так не размахнешься как следует, но было важно касаться его, бить самому, физически, а не вызывать боль заклинаниями. Утешало то, что настоящая пытка была ни к чему, должно было хватить легкой разминки, чтобы прощупать печати. Насколько чародей Руатта знал Александру, она никогда бы не связала свою печать с болью. Обычно у нее на уме совсем другие вещи.

Он ударил еще и еще, проникая в подсознание Кинтаро с каждым ударом все глубже, как тонкий, жалящий ремешок плети. Алые полосы украсили совершенные ягодицы воина, его бедра, поясницу, разбежались затейливой вязью по плечам и бокам. Но печати не реагировали, и никакой подсказки, никакого намека не просочилось за них туда, где их можно было подцепить и вытащить на свет. У Кинтаро даже дыхание не сбилось. Эссанти, да еще оборотень впридачу для него нужно кое-что пожестче. Вторя его мыслям, Кинтаро закинул голову назад и потянулся всем телом.

— Меня, бывало, ласкали больнее, чем ты бьешь, лениво произнес он. А пугал-то, пугал.

Плетка его как будто разожгла тело на ощупь стало жарче, и весь он, напрягшийся было в подземелье, в цепях, расслабился. Будто его и вправду ласкают. Хотя плетка в нескольких местах рассекла кожу неглубоко, но должно ощутимо саднить. И даже кровь выступила. Чародей подступил ближе и, повинуясь непреодолимому порыву, слизнул рубиновые капли.

Вот теперь Кинтаро содрогнулся и забыл, как дышать. Тело его напряглось, голова упала на грудь, и с губ сорвался прерывистый вздох, похожий на беззвучный стон. Пытками из него ни звука не вырвешь, но пытки бывают разные. Руатта прижался к его избитой спине, зная, что это тоже причинит боль, смешанную с удовольствием. Он провел ладонью по смуглому бедру, по завиткам волос в паху и коснулся члена, который немедленно под его рукою воспрянул к жизни. Кинтаро втянул воздух сквозь стиснутые зубы, уже не скрывая возбуждения. По его телу прошла дрожь, ягодицы недвусмысленно сжались. Руатта проверил печати и нашел то, что и предполагал найти. Ключом к ним служило не что иное, как секс. В сказках обычно хватало поцелуя.

Без всякого сомнения, это напоминало пытку: Руатта издевательски медленно ласкал ладонью напрягшийся член степняка, другой рукой поглаживая его бедра, живот, грудь. Он ждал очередного насмешливого комментария, но степняк прикусил губу и молчал, боясь, видимо, спугнуть неожиданный поворот событий. Впрочем, такой ли уж неожиданный? Он говорил и думал о сексе с первой же минуты. Следовало понять подсказку, а, всесильный чародей? И кое на что особенно напирал, нельзя было не заметить. Руатта сдвинулся и теперь стоял так, чтобы видеть, что вытворяет его рука. Искушение становилось все сильнее. Можно было оправдаться перед самим собой, что для глубокого проникновения в подсознание степняка совершенно необходимо довести его до оргазма, причем без магических методов, чтобы не затуманить картину. Рукой, например, или… Истинная причина, однако, скрывалась в другом. Когда они с Даронги были молоды, у них еще была роскошь валяться в кровати чуть не до обеда, вытворять все, что в голову взбредет, проводить вместе ночи, полные экспериментов и открытий. Но потом, когда принц Дансенну стал королем, а кавалер Руатта королевским военачальником, у них так мало осталось времени друг на друга. Ласки украдкой, торопливый минет где-нибудь в перерыве между военным советом и приемом послов вот и все, что им было временами доступно. Руатта всегда любил интимное, бесстыдное удовольствие орального секса, а тогда полюбил еще больше. Так восхитительно было преклонять колени перед своим королем, заставляя его терять голову от страсти. Властвуя и владея. Ему и сейчас хотелось обладать своим неожиданным подарком роскошным степняком, который гораздо хуже переносит удовольствие, чем боль. Не то чтобы его захватило сексуальное желание скорее, желание раскрыть тайну, узнать его историю. Но поскольку здесь замешана королева Арриана, без секса не обойтись.

Чародей Руатта не привык себе ни в чем отказывать. Особенно притом, что пошлым трепом степняк выдавал и свое собственное жаркое желание. Кинтаро до последнего мгновения, казалось, не верил, что чародей действительно склонится к нему и сомкнет губы на его ноющем от напряжения члене, продолжая сладкую пытку. У него хватило ума и в этот раз удержаться от комментариев. А может быть, он просто не мог говорить так яростно кусал губы, сдерживая неуместные для воина стоны. Степняк был уже на пределе, и когда Руатта несколько раз всосал его глубоко в глотку, он выгнулся и зарычал прерывисто и хрипло, изливаясь ему в рот. Все щиты в его подсознании упали о-о, степняк действительно умел отдаваться, если партнер попадался достойный. Руатта коснулся печатей Александры, и одна из них полыхнула ослепительным светом и исчезла, а вторая приглашающе засветилась, выдавая образы настолько живые и яркие, что у него закружилась голова. У королевы Арриана была богатая фантазия.

— Ты и вправду чародей, выдохнул Кинтаро, и тон его не оставлял сомнений, что это комплимент. Руатта поднял голову и взглянул в его лицо, красиво обрамленное волосами. В глазах степняка было неприкрытое желание, жажда увы, не совсем того рода, который требовался для снятия печати. Освободи, и узнаешь, в чем хорош я, промурлыкал он, подтверждая подозрения Руатты.

— И в чем же ты хорош? спросил чародей, разыгрывая непонимание. Хотя похоть степняка была почти что осязаема, и желание его очевидно. Раздевая Руатту глазами, он сообщил:

— Узнаешь, когда я нагну тебя и оттрахаю так, что ты всю свою магию позабудешь!

— А если сначала я тебя? поддразнил тот.

— Не годится, Кинтаро свел брови, нисколько не воодушевленный предложением. Ты меня и так поимел, считай, всеми возможными способами. Надо же мне отыграться. Не бойся, я не буду слишком грубым. Хотя искушение большое, честно скажу.

Отстранившись, Руатта вздохнул:

— В этом-то и проблема. Одну печать я снял, но есть еще и вторая. И только один способ вскрыть ее, не повредив твою память. Ты должен лечь под меня. Добровольно, с желанием. Позволить обладать тобой, полностью отдать контроль.

Кинтаро нахмурился сильнее, и похотливый огонек в его глазах угас. Несколько мгновений он размышлял, и само это размышление было ответом. Руатта не почувствовал себя уязвленным. Александра специально запечатала память воина тем, что наименее вероятно. Ей просто в голову не пришло, что великий чародей любит брать в рот. Аррианка, наверное, скорее умрет, чем будет ртом удовлетворять мужчину. В некоторых вещах степнячки, так же как и степняки, жуткие ханжи.

— Если ты не врешь, чародей, то я согласен, сказал Кинтаро нехотя. Делай со мной что хочешь. Зачем тебе вообще понадобилось спрашивать? Я и так голый и связанный. Для иллюстрации он повел плечами, так что брякнули цепи, на которых он был подвешен.