Птицеферма
Шрифт:
Странно, только с сексуальным опытом затянула. Все мои подруги давно проводили время в койках своих приятелей, подначивая меня. А я… ждала чего-то. Наверное, любви, о которой читала в книгах. У меня не было ни модных читалок, ни компьютера, ни планшета с выходом в сеть — даже телевизора не было. Вернее, был, но пробыл недолго — мама продала его, чтобы заплатить по счетам.
Да, я читала — ходила в библиотеку.
Пряталась от своих приятелей, чтобы не прознали. Путала следы, шла в обход и в глубине
Читать в нашей компании было не принято. Выпить и покутить — да.
Я ждала любви, но в моей жизни случился Дэвин. Секс с ним был больше галочкой в моей биографии, нежели желанием. Просто я ему доверяла.
Мы были приятелями с самого детства, а потом он стал проявлять ко мне знаки внимания, а я приняла. Дэвин мечтал, что однажды мы уедем из нашего городка, а лучше с Нового Рима, поженимся и заведем детей. Он будет работать, а я заниматься их воспитанием. Его родители не слишком-то о нем пеклись, и Дэйв мечтал, что однажды станет образцовым отцом.
«Сам дам им попробовать покурить и объясню, что можно употреблять, а что отрава», — мечтал мой друг детства, все чаще и чаще углубляясь в свои мечты и рисуя наше совместное будущее.
Такое будущее меня не прельщало, мне хотелось большего. Но мне не хватало смелости и веры в себя.
Бросить все и сбежать из дома одной — без Дэвина, без никого, — и попробовать построить свою жизнь самостоятельно — об этом я думала. И всякий раз пасовала, не зная и не понимая, чему хочу посвятить свою жизнь.
Мама все больше пила. Я прогуливала учебу, подрабатывая в магазине неподалеку от дома, в прачечной в соседнем районе, в автомастерской на должности «принеси-подай». Дэвин уже тогда занимался чем-то противозаконным и пытался помогать нам деньгами. Я не брала, предпочитая работать с утра до ночи. Нет, не осуждала его за способ пропитания, но и не могла примерить такой доход на себя.
А потом в нашу школу перевелась Джилл. Ее родители обанкротились и переехали в наш городок.
Она тоже ходила в библиотеку.
Джилл обижали. Издевались словесно, а иногда даже били, не принимая в свой круг ту, кто так сильно отличалась от них и не стеснялась этого. Джилл не умела драться, не могла постоять за себя, но и подстраиваться под окружение не желала. Что ни говори, она была смелее меня.
Я стала ее «телохранителем». Несколько драк — и от моей новой подруги отстали. Посмеивались над моей странной симпатией к этой «заучке», но отстали.
А однажды Джилл вычитала в каком-то журнале о молодежном движении, борющемся за сохранение окружающей среды, и узнала, что ими намечается акция протеста в Ромеро.
Нам было по семнадцать. Мы сорвались с места и поехали в столицу. Подруге денег на дорогу дали родители. Я — потратила на путешествие последние
«Голая» акция протеста оказалась веселее, чем я предполагала, поддавшись на уговоры Джилл. Думала, придется скучать в толпе чудиков с транспарантами в руках.
А вышло, как вышло.
Облава, устроенная копами, побег, и… внезапно распахнувшаяся дверь дома в одном из богатейших районов столицы, где простым людям не место.
Так в моей жизни появился Ник Валентайн.
С ним было просто. С ним всегда было просто. С первой встречи — будто мы знакомы тысячу лет.
В тот день в доме Валентайнов меня приняли с распростертыми объятиями. А мать Ника, милейшая и самая красивая женщина из всех, кого я когда-либо видела, лишь улыбалась и не задала ни единого вопроса, когда я заявилась к ужину в одежде ее сына.
А после мы вместе с Ником отправились на поиски моей подруги, и выяснилось, что ее таки арестовали.
Поход в полицейский участок, переговоры с представителями власти, оплата залога — все это мой новый знакомый взял на себя. Я только ходила следом. Обещала вернуть ему потраченные деньги, а он лишь отмахнулся. Сказал, что ему их подарили родители на новый флайер, но его устраивает и старый. И наотрез отказался записывать меня в должницы.
Когда мы с Джилл уезжали домой, Ник попросил у меня номер, по которому он смог бы со мной связаться. А у меня даже не было коммуникатора. Тогда он подарил мне свой.
Я краснела и отказывалась, но новый знакомый был настойчив и так улыбался, что у меня подкашивались ноги. В итоге он убедил меня взять его старый аппарат, уже несколько месяцев пылящийся в ящике, так как Ник приобрел себе новый.
Хорошо помню этот коммуникатор. Небольшой, но очень удобный, со множеством функций; на потертом кожаном ремешке.
Ник заверил, что аппарат уже старый и стоит сущую мелочь, поэтому мне нечему стесняться. Я поверила, дура. Взяла.
А когда приехала домой и вошла, по нему же, в сеть и ввела в каталог название модели, выяснила, что цена этому аппарату — больше, чем нашему домику на окраине. Если бы я продала такой коммуникатор, даже на поношенном, потертом ремешке, то могла бы жить и не работать целый год.
Не продала. Носила ещё лет пять, не снимая и не думая о покупке нового.
Сняла, лишь когда аппарат сломался, а мастер развел руками и сообщил, что ремонт невозможен.
Ник звонил мне, писал, несколько раз приезжал — у него был личный флайер, подарок родителей, и ему не составляло труда преодолеть полпланеты, чтобы просто поболтать. Пара часов в пути — подумаешь.
Мы могли разговаривать часами. Смотреть фильмы, валяясь перед телевизором (если оказывались у него; у меня ТВ по-прежнему не было), биться подушками, гулять.