Птицеферма
Шрифт:
Это квартира Ника, но здесь все мои вещи. Мне душно от этого и хочется сбежать.
Понимаю, что он забрал мои пожитки не для того, чтобы привязать меня к себе и отрезать пути к отступлению, а просто потому, что их некуда было деть, а у него имелось место. Я знаю Ника и уверена, что он даже не подумал о двойном дне такого решения. Напарник тогда ведь был даже не уверен, жива ли я до сих пор.
Однако понимание всего этого не лишает меня полного ощущения того, что я в ловушке. Я снова безвольная кукла без права решать за себя. Задыхаюсь.
Ник
Сначала смотрит на меня пронзительно и до ужаса долго, затем разворачивается, складывает вилки в посудомоечную машину. Закрывает коробки с едой, убирает в холодильник.
Стою, слежу за ним взглядом.
Я тоже его чувствую. И сейчас ясно ощущаю, что за показным спокойствием кроется с трудом сдерживаемая буря.
Ник моет руки, вытирает; вешает полотенце на место. Все не спеша, размеренно, не торопясь. Затем обходит барную стойку и подходит ко мне. Еле перебарываю в себе желание втянуть голову в плечи.
Напарник достает из заднего кармана брюк ключ-карту и кладет ее передо мной на столешницу.
Не понимая, поднимаю на него глаза.
— Квартира в твоем полном распоряжении. И будет в нем до тех пор, пока тебя не восстановят на работе и не разморозят счета. Когда найдешь, куда съехать, позвони. Если нужно будет помочь с переездом, помогу.
Он серьезен. Пугающе серьезен.
Идет к шкафу. Перебирает вешалки, достает куртку.
— Куда ты? — спрашиваю с трудом; в горле стоит огромный удушающий ком.
— К черту, — бормочет Ник себе под нос, потом поворачивает ко мне голову с наклеенной фальшивой улыбкой. — Я найду, где пожить. Не волнуйся за меня, я взрослый мальчик.
В этом-то и есть моя трагедия. Я больше не чувствую себя взрослым самостоятельным человеком.
А ещё я уже отняла у него пятнадцать лет жизни и не готова сломать ее окончательно. Колетт Валентайн была права: ее сын никогда не построит личную жизнь, пока я буду рядом. Я несу собой разрушение.
Глаза увлажняются. Сжимаю губы, чтобы не сорваться, не окликнуть, не остановить.
— Черт, забыл, — Ник заходит в спальню, что-то берет с собой.
Все ещё стою у барной стойки, руки по швам.
Это неправильно: оставаться, в то время как он уходит из своей же квартиры. Однако это его выбор. Я могла бы пару дней перебиться в соседней комнате. Хоть на груде коробок с собственными вещами.
Но если ему так же невыносимо находиться со мной под одной крышей, как мне с ним, то пусть так. Надолго не задержусь.
Ник появляется из спальни, идет к двери.
И вдруг резко разворачивается уже почти от самого порога.
Вот она, буря — не сдержал.
Подлетает ко мне и останавливается примерно в метре.
— Эмбер, скажи мне хоть раз в жизни за все эти гребаные годы — почему?! — запускает руку в волосы, привычным движением зачесывая их назад ото лба к макушке. — Почему всякий раз, когда ты подпускаешь меня к себе близко, то тут же идешь на попятные?!
Качаю головой.
У меня нет ответа на этот вопрос.
— Какого черта, Эм?! —
— Ник, отпусти, — прошу шепотом, не открывая глаз. Потому что, если открою, потекут слезы.
Не подчиняется.
— Янтарная, я устал тебя отпускать. Скажи мне, что не так? Не ври, что все хорошо. Я же вижу, что нехорошо. Тебя выломало там, тебе плохо. Тебе нужна поддержка. Нельзя в таком состоянии быть одной. Что я делаю не так? Просто скажи.
— Я тебя не заслуживаю, — шепчу.
— Янтарная, не беси меня, — просит очень серьезно. — Выключи самобичевание. Я люблю тебя. И если ты тоже меня любишь, нет смысла в этом мазохизме.
Любит. Знаю, что любит. Меня саму разрывает на части от того, как много и сильно я к нему чувствую.
Отталкиваю. С силой бью в плечо, заставляя отступить. Наконец, открываю глаза.
— Кого ты любишь? — кричу, больше не сдерживаясь. — Посмотри на меня. Не назад, не в прошлое. Сейчас на меня посмотри. Меня нет, понимаешь? От меня ни черта не осталось.
Ник морщится.
— Чушь не неси.
— Это не чушь, — упрямо мотаю головой. — Это то, что я чувствую. Меня не выломало на Пандоре, меня сломало. Насмерть, понимаешь? — развязываю пояс халата, распахиваю полы. — Смотри, кто я. Смотри.
Кайра хотела отомстить мне, а сделала предсмертный подарок. Ее надпись на моем животе как нельзя лучше характеризует то, во что я превратилась. Убогая. Моральная калека.
К моему удивлению, на лице Ника ни капли изумления.
— Ты думаешь за две недели путешествия я не подсмотрел, что ты там прячешь? — спрашивает скептически. — Это всего лишь шрамы. Тебе сведут их за пару процедур.
— То, что у меня внутри, не сведут! — огрызаюсь; всхлипываю. — Я уже разрушила твою жизнь. Хватит с меня. Я несу собой смерть и разрушение!
— Если ты сейчас же не перестанешь нести чушь, я оттащу тебя под холодную воду! — вспыхивает Ник.
Меня уже трясет. Чувствую, как крупная дрожь сотрясает все тело. Почему он не слышит меня? Почему не видит, во что я превратилась?
Я и раньше убивала людей по необходимости. И это всегда была самооборона. Но там, на Пандоре, это принесло мне наслаждение. Я хотела убить Кайру, мечтала прикончить Филина. И если бы у меня было больше времени, то он ни за что не умер бы от выстрела в голову. Я убивала бы его медленно, жестоко и кроваво. И даже сейчас у меня перехватывает дыхание от одной мысли об этом.