Птицеферма
Шрифт:
— Я боююсь, — и Олуша начинает рыдать навзрыд.
Мы не подруги. Вообще, разве что парой фраз обмолвились за все это время. И я правда всерьез считала девушку немой в первые полгода своего пребывания здесь. Но сейчас мне ее искренне жаль. И помочь не могу. Ничем.
— Что бы… А что бы ты сделала на моем месте? — Олуша вдруг вскидывает на меня опухшие от слез и лихорадочно блестящие в полумраке глаза. — Что бы сделала?
Пингвин не Момот. Он не отличается особой жестокостью. Да и жестокостью в принципе. Если не сопротивляться. Но разве я хотела с ним жить?
— Я и на своем месте ничего не сделала, — отвечаю.
ГЛАВА 5
Пингвин так и не приходит ночевать, и я в кои-то веки ложусь спать в кровати. Обычно предпочитаю спать на полу — отдельно.
Но сегодня мягкая кровать, по сравнению с половым пластиком, не способствует крепкому сну. Всю ночь верчусь с боку на бок. Меня преследуют сны — странные сны.
Сначала все почти безобидно: мне снится рыжеволосая девушка, мы гуляем с ней по какому-то зеленому городу, смеемся, едим мороженое. Я даже откуда-то знаю ее имя — Джилл. И Джилл — моя подруга, смешная и открытая. Мне хорошо в ее обществе.
Сон легкий и приятный, я почти расслабляюсь, когда ему на смену приходит другой.
Я голая. Но нахожусь не в ванной и не в спальне, и даже не в постели с мужчиной. Я на улице в толпе таких же голых людей.
Шум, гомон голосов. Головы прохожих, повернутые в нашу сторону. Мальчик с огромными голубыми глазами показывает на нас пальцем и тянет мать за руку…
А я не стесняюсь своей наготы. Мне весело, мне легко. И вместо того, чтобы спрятаться или прикрыться, запрыгиваю на крышу припаркованного у обочины флайера и что-то кричу, размахивая руками.
Другие обнаженные люди подбадривают меня снизу. Среди них все та же Джилл, с которой мы ели мороженое в прошлом сне. Но она другая, совсем юная, с острыми выпирающими ключицами и яркими веснушками на носу. Она тоже без одежды — лишь зеленые лоскутки в области сосков и между ног.
Опускаю взгляд на себя и понимаю, что такие же прикрывающие кусочки приклеены и к моему телу, но они настолько невесомы, что совершенно их не чувствую.
А потом кто-то стаскивает меня с крыши транспортного средства. Вижу руку в черной перчатке и пальцы, как гвозди, впивающиеся в мою кожу на запястье и оставляющие красные отметины.
Бег, погоня, прерывистое дыхание. Босые ноги, изрезанные осколками битого стекла.
И следующая картинка: одна из дверей, мимо которых я бегу, открывается, и мое запястье снова обхватывают чужие пальцы. Но они другие, не те, что в перчатках, эти теплые, держат крепко, но не больно; затаскивают внутрь.
Хлопает дверь, и я оказываюсь практически прижата к парню в светлой футболке. Не вижу лица — он слишком близко, и мой взгляд почему-то устремлен ему в шею.
— Придурок, руки убрал! — шиплю и вырываюсь.
Но эта эмоция лишь напоказ. Мне не страшно, и я не злюсь — мне весело и хочется хохотать.
Отступаю и вскидываю глаза на молодого человека, гостьей которого внезапно оказалась. У него красивое тело, и я почти успеваю взглянуть в его лицо, как картинка осыпается миллиардами серебряных звезд…
Кто-то истошно кричит, и я подскакиваю на кровати.
Сердце колотится как сумасшедшее. Крики, голые люди… Мне требуется не меньше минуты, чтобы понять, где обрывается сон и начинается реальность.
А потом крик повторяется, и что есть что уже не вызывает сомнения: я на Птицеферме, лагере заключенных на планете-тюрьме Пандоре, и здесь только что случилось что-то плохое.
Мне бы полежать в тишине с закрытыми глазами и прокрутить в голове сон-воспоминание, все взвесить и обдумать. Но нельзя.
Вскакиваю с кровати, второпях натягиваю на себя сарафан, скручиваю волосы на затылке и ныряю в ботинки. Мчусь на улицу.
Голова ещё немного кружится после вчерашнего падения, но не так сильно — я ожидала худшего.
Однако думаю сейчас не о себе. Сердце сжимается от дурного предчувствия — так не кричат из-за ерунды. Случилось что-то по-настоящему страшное.
Из комнат в коридор вываливают другие жители Птицефермы.
— Что случилось? Горим? — из-за одной из дверей выглядывает Чайка и хватает меня за запястье как первую попавшуюся.
…Пальцы в черных перчатках на моей коже…
…Другие, теплые, затаскивающие меня в помещение и спасающие от преследования…
Трясу головой, пытаясь выбить из нее видения прошедшей ночи — не сейчас, не время. В ответ на резкое движение голова отзывается тупой болью.
— Не знаю, — выдыхаю. — Я тоже только что услышала.
— Тьфу ты! — ругается Чайка и выпускает мою руку с таким видом, будто потрогала нечто отвратительное.
Мы с Чайкой не слишком-то ладим. Она подруга Кайры, с которой мы враждуем с самого первого дня моего пребывания здесь. Если бы не жажда информации, Чайка со мной не заговорила бы. А я, пожалуй, и не ответила бы. Но сейчас мы все напуганы.
Горим… Судя по крику, очень похоже — если кто-то горит заживо.
В толпе других выбегаю на улицу. Большинство уже здесь; столпились у зарослей кустов на углу барака, как раз там, где меня вчера тошнило.
Кто-то нашел мои молоток и фонарик?
Но от этого же так не кричат…
Жители Птицефермы стоят плотно, образуя полукруги несколькими рядами. Те, кто подошел недавно, вытягивают шеи, пытаются рассмотреть, что же там, в центре первого полукруга; делятся предположениями: