Птицеферма
Шрифт:
— Что там?
— Не видать.
— Помер кто, что ли…
— Ну точно, лежит.
— Кто? Кто?
— Да не видно же.
Останавливаюсь позади всех и тоже ничего не вижу, только слышу версии.
Кто-то погиб?
Моментально вспоминаю о том, что Пингвин не пришел ночевать в комнату. А если это он? С ним что-то случилось?
В моем сердце тут же вспыхивает надежда на то, что так оно и есть, и я до боли прикусываю губу от отвращения к самой себе.
В отличие от меня, Чайку задний ряд не устраивает, и она пытается пробиться вперед.
А в следующий миг Зяблик уже сам отскакивает в сторону, пропуская — потому что Чайку догоняет ее сожитель, Ворон, правая рука Главы.
— Да я что… я случайно, — бубнит Зяблик.
Но Ворон лишь одаривает его тяжелым взглядом и протискивается в образовавшийся узкий проход. Чайка кидается за ним с видом императрицы, которой только что обеспечили эскорт.
Не теряя времени, пользуюсь моментом и проскальзываю за ними.
Краем глаза замечаю в толпе Пингвина — живехонек. Хмурит брови, губы поджаты — ему-то, с высоты его роста, прекрасно видно, что происходит впереди.
А через пару секунд становится видно и мне.
Филин уже здесь, в ближнем круге. Стоит, подперев кулаком подбородок, и смотрит на землю. Вид у него потрепанный: волосы спутаны, помятое от недосыпа лицо — неудивительно, учитывая то, сколько он вчера должен был выпить.
Но интересует меня не Глава, а тот, кто лежит перед ним. Возле кого на коленях стоит Кайра. Девушка запустила обе руки себе в волосы и раскачивается из стороны в сторону, тем самым перекрывая обзор, и я вижу лишь ноги в темных штанах.
Неужели я вчера ушла, заперев дверь, а он захлебнулся, так как был пьян?..
Кайра снова испускает протяжный вой. Именно вой — как раненое животное.
Филин морщится, но позволяет кричать и дальше. Сострадает или думает, что такой сиреной созвать людей будет проще и быстрее?
— Пустите, наконец! — слышу бурчание за спиной и торопливо отступаю, пропуская Сову, одной рукой опирающуюся на клюку, а второй — расталкивающую зевак.
Верно, Сова хоть что-то понимает в медицинской помощи. Только не думаю, что она понадобится — над живыми так не воют. Да и Филин не дурак: не стоял бы спокойно, если бы лежащий на земле был ещё жив. Глава безжалостно казнит осужденных (правда, им же), но просто так никого не обрекает на смерть.
— Не ори, дура! — рявкает Сова, и Кайра обрывается на середине ноты. — Отойди, глупая.
Девушка слушается. Но не встает, а, все так же на коленях, делает два приставных шага в сторону и остается там.
Теперь обзор открыт. Несмотря на то, что я уже поняла, кого увижу на земле, того, в каком виде будет Чиж, не ожидала. Он в одних штанах и с голым торсом, то есть одет так же, как вчера, когда мы столкнулись на этом самом месте. Лежит на животе, голова повернута набок. Глаза удивленно распахнуты, рот приоткрыт. А из его затылка торчит… мой молоток. Носок молотка пробил череп, и головка вошла внутрь до самого клина.
Судорожно сглатываю. В том, что молоток мой, не сомневаюсь ни
Сова, кряхтя, опускается рядом с телом. Щупает пульс, морщится.
— Готов, — сообщает сухо то, что видно и так. Опирается на клюку, выпрямляется и отступает. — Можно убирать.
— Как убирать?! — взвизгивает Кайра. — Куда?! Нужно расследование! Нужно… — а потом сгибается, закрывает лицо ладонями и рыдает, громко с подвыванием.
А ведь мне вчера показалось, что я видела луч фонаря, мелькнувший за окном. Как раз через несколько минут после того, как я оставила Чижа на улице. Но свет был слишком ярким для фонаря на солнечной батарее. А этого не может быть, других источников освещения на Птицеферме нет.
Люди продолжают переговариваться, Кайра — выть. Но все мгновенно смолкают, стоит Филину сойти с места. Тот ничего не говорит, только выходит вперед, загородив собой от остальных тело Чижа. Всего пара шагов, а все жители Птицефермы замолкают и смотрят на своего Главу, затаив дыхание.
Филин не спешит, оглядывает собравшихся, хмурится.
Мне кажется, он сам не знает, что сказать, кого обвинить, поэтому тянет время. Пытается определить преступника по бегающим глазкам. Самонадеянно, учитывая, что все здесь — преступники. Даже хромая Сова. Даже кроткая маленькая Олуша.
Наконец, глава разлепляет тонкие губы.
— Кто-нибудь хочет признаться? — ответом ему служит молчание. — Кто-нибудь хочет дать показания?
Я могла бы. Сказать, что это я потеряла на улице молоток, когда свалилась с крыши. Что видела яркий свет за окном.
Но кто мне поверит? Мое слово против мертвого тела, которое уже не заговорит. Как доказать, что когда я уходила, Чиж был жив?
Ответ: никто и никак. Поэтому молчу вместе с другими. Может, пронесет?
Не пронесло.
— Да это же она! — Кайра вскакивает на ноги с ловкостью газели и едва ли не упирает карающий перст мне в грудь. — Она всегда его ненавидела и завидовала мне! Я своими глазами видела, как она ушла с праздника в самом начале. А потом не вернулась. Поджидала его тут, готовилась!
За кустом под проливным дождем? Кайра считает меня больной?
Если бы мне вздумалось убить Чижа, да ещё и без попыток спрятать тело и улики, то можно было бы попросту сделать вид, что я готова с ним переспать, а когда он бы отвлекся, спокойно и без шума перерезать горло. Да мало ли способов убить человека, который живет в соседней комнате, без необходимости поджидать его в кустах? Ночью. В ливень.
Обвинение, основанное лишь на том, что меня не было на празднике, кажется мне настолько нелепым, что даже не беспокоюсь. Пока не окажется, что кто-то видел меня с молотком, опасности нет.
Тем не менее взгляд-прицел Филина перемещается на меня. И он не предвещает ничего хорошего.
— Серьезно? — срывается с моих губ.
Больше я ничего спросить не успеваю, потому как Глава бьет наотмашь. По лицу. Так резко и с такой силой, что падаю на колени в лужу. Прямо под ноги Филину.