Птицы летают без компаса. В небе дорог много(Повести)
Шрифт:
— Хорошо, хорошо, давайте на аэродром, потренируйтесь в кабине, поупражняйтесь в работе с арматурой, особое внимание обратите на порядок и последовательность действий при выводе самолета из непонятных положений, распределение внимания на дублирующие приборы. Только не надо киснуть, нос вешать. Это сейчас главное. Учтите, не у одного у вас так было, подобные случаи в летной практике встречаются.
Мне так и хотелось рассказать Прохорову о своем первом самостоятельном вылете, чтобы успокоить его, не дать укрепиться чувству неуверенности, ощущению неполноценности, слабости. А вдруг не потянет? Нельзя же все сразу выдать авансом. Пока достаточно и фразы, что «не у одного у вас так было». Конечно, это только намек, но и намек инструктора, сказанный вовремя, может успокоить, снять напряжение.
— Понял, товарищ майор, бегу сейчас на аэродром, — оживился Прохоров.
— Постойте, — остановил я лейтенанта. — Тетрадочка вам сейчас нужна будет? Мне бы надо схемы посмотреть.
— Вот эта? — бойко осведомился Прохоров, — Если надо, возьмите, пожалуйста. Эти системы я наизусть знаю, как стишки.
— Хорошо, оставьте, я посмотрю…
У кабинета полковника Потанина стояли два офицера: высокий старший лейтенант в очках-светофильтрах с квадратными стеклами и невысокого роста лейтенант в тупоносых летных ботинках с задранными вверх носками. Я услышал, как лейтенант с понимающей мудростью бывалого мужчины сказал старшему лейтенанту: «Так и режь, Иван, дескать плохая жена, что истребитель, который будет без пилота ночью летать и на чужие аэродромы садиться. Усек? И в бутылку не лезь. Сам знаешь, Потанин…» «A-а, чихал я на все! Прикрывай, Степан!» — махнул рукой старший лейтенант, поочередно протер нога об ногу носки хромовых сапог, показав скошенные каблуки, снял очки и, набычась, постучал в дверь кабинета. Следом за старшим лейтенантом переступил порог и я.
— Товарищ полковник, старший лейтенант Смирнов по вашему приказанию прибыл! — доложил летчик, улыбнулся и сделал еще один вялый шаг к столу. Улыбка шла к его загорелому лицу, шла к его стройной фигуре и летная форма. Смирнов силился стать серьезным, но у него почему-то не получалось — улыбка не слушалась, не сходила с лица.
— Проходи, Сергей Петрович, садись, — плавным выносом руки показал мне Потанин на стул. А сам подошел к двери, прикрыл ее поплотнее, давая этим понять, что разговор будет конфиденциальный. Он снова влился в кресло, подпер подбородок руками, сжатыми в кулаки, и молча глядел на летчика, который стоял перед ним. В открытую форточку с аэродрома доносился раскатистый гул реактивных турбин — техники готовили самолеты к полетам на завтра.
— Очки-светофильтры вы для чего носите? — наконец произнес полковник. — Глаза от стыда, что ли, прячете?
— От солнца, товарищ полковник, — без смущения ответил Смирнов и нехотя сунул очки в брючный карман.
— Так-так, товарищ пилот. — Командир постучал карандашом по столу. — Сейчас Лариса ваша приходила. Значит, ребенка ждете? До каких же пор это будет продолжаться, товарищ старший лейтенант?
— Что — это, товарищ полковник? — неуклюже переступая с ноги на ногу, переспросил летчик.
— Ах, вы не понимаете? — покачал головой Потанин. — А я думал, что вы человек смышленый. До каких пор вы холостяком бегать будете? Когда с Ларисой в загс пойдете?
— Куда торопиться, товарищ полковник? Успею еще. Эта стадия у меня попозже запланирована.
— Что-то стадии у вас шиворот-навыворот планируются. После посадки самолета шасси выпускать собираетесь. Вы давно у Ларисы не были?
— Ровно десять суток, товарищ полковник.
— Десять суток? Не многовато ли? Она далеко живет, что ли? — лукаво прищурился Потанин.
— Недалеко. Все равно времени нет пока, — ответил Смирнов, нижняя губа у него при этом оттопырилась; видно, ему хотелось отвернуться, но он не отворачивался.
— Времени, говорите, нет? Загрузили вас? Понятно, — согласился Виктор Иванович, продолжая испытующе вглядываться в летчика. — А брюки у вас почему так плохо наглажены?
Смирнов насупился, лицо его вроде бы потускнело, он озадаченно опустил глаза, растерянно прошелся руками по бедрам.
— Поглажу, — снова улыбнулся он, но улыбнулся деланно, и такая улыбка совсем не шла к его загорелому и мужественному лицу.
— На это у вас тоже времени не хватило? Так вот, от полетов я вас пока отстраняю, в этой стадии не планирую. Сейчас идите домой, погладьте брюки и марш к Ларисе. В загс ее зовите. Хватит в женихах ходить. Сердцеед! Учтите, подлость в быту, подлость и в воздухе. Все это связано. Уловили?
Полковник взял из большой медной гильзы остро отточенный красный карандаш и нацелился им в плановую таблицу, которая лежала у него на столе.
— Товарищ полковник! — вдруг взмолился старший лейтенант, улыбка на его лице мгновенно исчезла. — Зачем же так несправедливо? После предварительной подготовки поглажу брюки и к Ларисе схожу. И позову ее, хоть куда позову. Долго ли в загс сходить? Дело-то формальное, люблю я ее, давно люблю. Капитально все сделаю.
Карандаш в руке Потанина, будто споткнувшись, упал на стол. Он поднял голову. На лице ни один мускул не дрогнул.
— Что же вы тогда воду мутите? — смягчился полковник. — Давайте расписывайтесь, честь по чести. Мы с замполитом вам квартиру подыщем. Да не забудьте меня на новоселье пригласить. Своим домом теперь заживете.
— Хорошо, товарищ полковник! Не забуду, — согласился летчик, глуповато-рассеянно глянул на меня и, приблизившись к столу, виновато спросил: — А насчет полетов-то как? Оно-то ведь, знаете… — размягченно помялся Смирнов, разводя руками.
— Будете летать. Вы, по-моему, должны в паре с лейтенантом Анохиным на полигоне стрелять по наземным целям? — по-деловому осведомился Потанин и посмотрел в плановую таблицу.
— Так точно, товарищ полковник!
— Анохин, поди, за дверью стоит?
— Барражирует, — снова улыбнулся старший лейтенант. — Ведомый, он и есть ведомый. Куда ему деваться? Ведущего везде прикрывать надо.
— Вот так они везде друг друга и прикрывают, — беззлобно заметил командир, посмотрев в мою сторону. — Закадычные друзья, водой не разольешь. — Потанин произнес эти слова с особым достоинством, видно, он очень хотел, чтобы Смирнов мне понравился, потому что сам ему открыто симпатизировал. Полковник, кашлянув в кулак, как в микрофон, спокойно сказал летчику: — Хорошо, Смирнов, идите. Только о нашем уговоре не забывайте.
— Вовек не забуду, товарищ полковник! — уже совсем веселея лицом, отозвался он и, повернувшись, твердо зашагал по ковру. Дверь закрылась, а за ней, протяжно звякнув, захлопнулась на окне форточка. Стало тихо, даже не слышно, как на улице чирикали воробьи.
«Вот и подогнал Потанин круглую крышку к квадратной коробке… Вот и пусть Смирнов теперь чихает со своим другом», — подумал я и нарушил тишину:
— А не слишком ли ты, Виктор Иванович, этот вопрос упрощенно решил?
Полковник колко глянул на меня, постучал карандашом по столу, как прутиком.