Птицы летают без компаса. В небе дорог много(Повести)
Шрифт:
— Открывайтесь, — говорю. — На аэродром пошли.
Кремовый «сачок» отпрыгнул назад, в полукруглой рамке фонаря кабины появилась голова пилота, а впереди него вспыхнуло от солнышка лучистое стеклышко прицела.
…После посадки Прохоров зарулил самолет на стоянку. Подбежал техник и подпер «спарку» приставной лестницей. Открыл фонарь. Приветливо кивнул летчику и покосил на меня взглядом. Я ступил на бетонные плиты, от которых тянуло теплом. За мной спустился по стремянке лейтенант Прохоров. Распаренный, на верхней губе — прозрачный бисер. Прикладывает руку к виску:
— Товарищ майор, разрешите получить замечания?
Ладонь держит на большом угле атаки. На скрюченных, липких пальцах отпечатались насечки от ребристой ручки управления.
— Жарко? —
— Солнышко палит, — отвечает он и трет руки, будто от холода. «Забыл, что весь полет просидел под кремовым колпаком. На солнышко кивает».
Мне очень хотелось осмотреть шторки в его кабине. Может, они были неисправны, там есть какая-нибудь щелочка, и летчик подглядывал за линией горизонта? Проверять, конечно, я не стал. К чему такое недоверие? Сказал откровенно:
— Если таким же манером будете летать в облаках — дело у вас пойдет.
Глаза у Прохорова потеплели, ожесточенность во взгляде исчезла. Он расслабил ноги в коленях.
— Почему же вы с Яшиным плохо в облаках летали?
Прохоров потоптался на месте, снова напряг ноги, поморщился.
— Длинная история, товарищ майор, — нехотя ответил он.
— Хотя бы коротко расскажите.
— Давно еще, — начал лейтенант, — Яшин проверял готовность летчиков к полетам. Всем задавал вопросы как вопросы, а мне: «Отказало радио. Ваши действия?» «Отказал авиагоризонт. Ваши действия?» «Отказал прибор скорости. Ваши действия?» Я отвечал-отвечал, а потом и говорю ему: «Что-то у меня, товарищ майор, все отказывает и отказывает? Техника у нас такая надежная… Страшно даже». А он мне и говорит: «Вы, наверное, авиацию с кооперацией перепутали? Если страшно, нечего и в самолет садиться…» Зло тут меня взяло, я его тоже спрашиваю: «А вы сами не перепутали?» Тогда Яшин меня и отстранил от полетов… Потом, когда приступили к полетам в облаках, — торопливо продолжал Прохоров, — вообще… Однажды на посадочном курсе, над дальней приводной радиостанцией, Яшин по радио начал объяснять, что надо делать одновременно: отжимать ручку, выпускать посадочные щитки и подворачивать самолет на ближний привод. А я ему отвечаю, что не успеваю все одновременно, нас учили выполнять все по очереди. А он мне: «Если не успеваете, чего же в облака лезете?» И после этого в воздухе на «спарке» все время сам за управление держится…
— Чего же вы командиру об этом не доложили?
— Какому командиру? — переспросил летчик.
— Командиру полка, Потанину.
Прохоров криво усмехнулся, лицо его стало каким-то дерзким, неумолимым.
— Что вы, товарищ майор? Потанин за Яшина горой стоит. Лучшая эскадрилья. Такое ему рассказать?! — Летчик помотал головой.
К нашему двухштурвальному самолету подкатил командирский «газик». Из кабины высунулась кудрявая голова шофера Володи:
— Товарищ майор, вас полковник Потанин просит!
— Хорошо, готовьтесь к полету в облаках, — сказал я Прохорову, закругляя разговор. Хотя видел, что летчик хотел мне рассказать еще что-то важное и существенное, что ему помешало и мешает теперь. Но рядом стоял «газик».
Мы подъехали к СКП. Потанин открыл дверцу машины.
— Ну, как у тебя с Прохоровым? Слетал? Докладывай свои впечатления.
— Не знаю, Виктор Иванович, но полет с Прохоровым мне понравился. Из сложных положений самолет выводит отменно. Не теряется и при отключении основных приборов. Это очень важно. Да и вообще… — пожал я плечами. Вспоминая полет, я как-то не находил слов, чтобы дать ему верную оценку, выразить свое восхищение. — Должен он в облаках летать, справится он.
— Должен, да вот не летает, не справляется, — строго осадил меня командир. — Не торопись. Выждать малость надо, инспектор. Прохоров пока еще в себя не пришел. Об этом потом, потом…
«Темнит он что-то…»
— Полетим на полигон. Посмотрим, как пилоты по наземным целям стреляют. Вон уже вертолет под парами стоит.
После полета и разговора с Прохоровым мои предположения вроде бы укреплялись. А вот Потанин чего-то темнит. Яшин боится выпускать летчика самостоятельно в облаках, и Потанин тоже не торопится. Мог бы ведь сам проверить и сделать выводы. А он почему-то не проверяет. Почему?
Вертолет огрызнулся, чихнул, отрыгнув синие кольца дыма из патрубков, и загрохотал, затрясся железными боками, лихо замахал лопастями-саблями, закачался, передавая тяжесть с ноги на ногу. Над головой от несущего винта образовалась дисковая сеточка, она повисла топкой круглой паутинкой и казалась какой-то нереальной, выдуманной.
Лопасти засвистели и, набравшись силы, рванули машину кверху. Ветер от винта развернул спинами стоящих вокруг людей, и они, пригнувшись, бросились врассыпную. Вертолет, наклонив вперед лобастую голову, набычась, пошел к горизонту, медленно ввинчиваясь в небо. В кружочках иллюминаторов замелькали макушки деревьев, которые проходили совсем рядом, и слева и справа, они карабкались по отлогим и крутым склонам сопок. Внизу деревья росли плотно, теснились, обхватывая друг друга пушистыми кронами, и чем выше они забирались на сопки, тем их становилось все меньше и меньше. На вершины взбирались немногие, самые сильные и мощные, которые могли устоять против шквальных ветров и слепящей пурги. В отсеке стоял такой грохот, будто нас посадили в огромную железную бочку и всю дорогу дубасили по ней деревянной палкой. Потанин молчал, но и я не отважился перекричать этот грохот. Мы долго петляли по распадкам, а потом, обогнув рыжий скалистый увал, вертолет немного подскочил вверх, и за редкой еловой гребенкой я увидел расчерченные на земле мишени. Полигон! Машина чуть приостановилась, лопасти захлопали глухо и перешли на мягкий шепот. Вертолет повис над землей и устало, словно выдыхаясь, начал снижаться. Ниже и ниже. Осторожно нащупал колесами дрожащую от воздушной волны траву, раздул ее по сторонам и придавил резиновыми ногами. Мотор затих, лопасти угомонились и тяжелыми стеблями прогнулись к земле.
Мы сели возле избушки о застекленной верандой, выпирающей из-под задранной назад косой крыши. Вокруг нее — копья антенн, сети проводов и расчалок. По деревянной гремящей лестнице, выбивая чечетку, быстро спустился небольшого роста, коренастый, с розовым блестящим лицом офицер. Руководитель стрельб. Я узнал его сразу.
— У вас все готово, товарищ Яшин? — спросил Потанин, не дожидаясь официального доклада.
— Так точно, товарищ командир! — бодро ответил майор.
— Связь с аэродромом есть?
— Связь в полном порядке, товарищ полковник! — бойко отчеканил выросший из кустов сержант с приветливо-лукавой физиономией.
Я долго стоял, оглохший от вертолетного грохота. Земля усыпана фиолетовыми бусами голубицы. Ягоды смотрят на меня со всех сторон птичьими глазками. И такие крупные, блестящие от сока. Бери их голыми руками! Пахло вареньем, горячей хвоей, пчелами, которые эскадрильями кружились над этим лесным лакомством. Вот бы сейчас сюда десантом Алю с сыном высадить!
Поодаль шелестит маленькая речушка, шлепается о береговые переплески. Скорыми струями мчится она по камням, то внезапно скручиваясь в упругий зеленый жгут, то делая замысловатую петлю, и прячется в зарослях. Над пей, глядясь в рябую воду, родственно сомкнули свои ветви нежные березки, дикий кедрач и мягкие осины. Возле деревьев развалистыми кустами прилег таинственный, сказочный папоротник — любимое кушанье дальневосточников.
— Жарко! — говорит Потанин, глядит на речку и колотит себя руками по груди. — Давай напьемся. Водичка здесь целебная, на таежных корнях настояна.
Он изгибается, прирастает к земле так, что сам становится похожим на кедровый корень. Зачерпывая воду в пригоршни, он пьет с наслаждением.
Вода действительно вкусная, за уши не оттянешь, после нее долго не захочется пить из-под крана.
— Эх, искупаться бы сейчас. Да жаль, что здесь воробью по колено, — искренне сожалеет Виктор Иванович. — Может, разуемся да пошлепаем босыми ногами по каменистому донышку, как бывало в деревне? В моей Трофимовне тоже такая же мелкая с перекатами речушка. — От ледяной воды губы у Виктора стали ярко-красными и припухли малость.