«Птицы», «Не позже полуночи» и другие истории
Шрифт:
Я видел, что отца раздражает переросток-сын, да еще такой бездельник и лодырь. Его нетерпимая натура не могла допустить, чтобы сила шла об руку с глупостью. В любой нормальной семье сын в этом возрасте отделился бы от родителей, начал бы жить своим умом, сам обеспечивать себе пропитание. Я все гадал, обсуждают ли по вечерам отец и мать эту тяжелую проблему или по молчаливому согласию махнули на парня рукой.
В конце концов дети все же покинули родительский кров. По крайней мере дочки.
Ладно, расскажу все по порядку.
Как-то раз поздней осенью я отправился за покупками в портовый
В воскресенье с востока задул шквальный ветер, разыгрался настоящий шторм. Двое суток я просидел дома. Я представлял, что творится на море, как грохочут и беснуются волны, и беспокоился, удалось ли семейству в целости и сохранности вернуться восвояси. Разумнее всего было бы остаться в Понте, если у них и правда там есть кто-то свой.
Ветер стих только во вторник, и я наконец выбрался на берег. Куда ни глянь, сплошные водоросли, плавник, смола, мазутные пятна. Обычная картина после шторма. Я поглядел в сторону озера, где стоял знакомый шалаш, и у самого края воды увидал отца с матерью. Молодежи, однако, нигде заметно не было.
Меня это немного удивило, и я какое-то время ждал – вдруг появятся, но ждал напрасно. Я обошел озеро кругом – с берега напротив хорошо было видно их жилище – и даже достал свой карманный бинокль, чтобы разглядеть все получше. Детей как смыло. Отец чем-то занимался у дома – как всегда, если он в этот день не рыбачил, – а хозяйка преспокойно грелась на солнышке. Объяснение могло быть только одно: они поручили детей кому-то в Понте. Решили устроить им каникулы.
По правде говоря, на душе у меня стало чуть поспокойней. Поначалу-то я порядком струхнул: вдруг они собрались домой в тот же вечер, в субботу, и попали по дороге в шторм? Что если добраться до своего жилья сумели одни родители, а вот дети… Но я прогнал эти мрачные мысли. Случись что плохое, кто-нибудь уж точно прознал бы об этом, а молва дошла бы и до меня. И уж конечно отец не вел бы себя как ни в чем не бывало, не расхаживал бы с невозмутимым видом, а про мать и говорить нечего – вряд ли она стала бы нежиться на солнце. Да, так и есть. Дети наверняка задержались у кого-то в Понте. А может, отправились дальше, решили наконец сами подыскать себе занятие.
Я затосковал. Внутри у меня осталась какая-то пустота. Я к ним привык, я так долго наблюдал их вблизи – Кнопочку и остальных. И теперь у меня было странное чувство, будто они ушли из моей жизни навсегда. Глупо, конечно. Глупо принимать это так близко к сердцу. Я что хочу сказать: вот есть отец, есть мать, а четверо детишек, которые выросли на моих глазах, непонятно куда пропали. Шутка ли?
Я жалел, что не умею хотя бы кое-как объясняться по-ихнему. Я бы окликнул отца, запросто, по-соседски, и сказал:
Да нет, бесполезно. Он только смерил бы меня своим особым взглядом и послал бы подальше.
Девочек я больше не видел. Ни разу. Домой они не вернулись. Однажды я вроде бы заприметил Кнопку на реке, в стайке подружек, но не был уверен, что это она. И даже если она, то какая-то новая, незнакомая – так она выросла и изменилась.
В общем, я поразмыслил и рассудил, что родители в ту субботу взяли с собой детей не просто так, а с целью – либо пристроить их в Понте к друзьям, либо отпустить на все четыре стороны. Уже большие, пора и честь знать, пускай пробиваются сами.
Я понимаю, это звучит жестоко – вряд ли вы поступили бы так с собственными детьми, – но не забывайте: нрав у отца был крутой и жил он по своим законам. Не иначе считал, что так для детей будет лучше, – возможно, он был и прав. И если бы определенно знать, как сложилось у сестер, особенно у младшенькой, я бы не беспокоился.
Но я до сих пор беспокоюсь, потому что знаю, чем все закончилось для сына.
Беда в том, что у него хватило глупости вернуться домой. Он воротился недели через три. Я тогда шел не своей обычной дорогой, а лесом, вдоль ручья, который берет начало на холмах и впадает в озеро. Я обогнул озеро по северному берегу, в стороне от знакомого шалаша, ближе к камышовым зарослям, и первое, что я увидел, был сын.
Он ничего не делал, просто растерянно стоял у камышей. Он был довольно далеко, и я не стал его окликать. Да у меня бы и духу не хватило. Так что я остановился и какое-то время следил за ним. А он тоже стоял, застыв на месте, в обычной своей нелепой позе, и я заметил, что он смотрит туда, где дом.
Отец его покамест не заметил. Я увидел обоих старших у мостков через ручей – они то ли шли к морю, то ли возвращались с рыбалки. А сын смотрел на них все с тем же растерянным, придурковатым видом. И не только придурковатым – испуганным.
Мне хотелось крикнуть: «Что происходит?» – но я не знал как. Короче, я стоял молча и тоже смотрел на отца.
Потом произошло то, чего мы оба боялись.
Отец поднял голову и увидел сына.
Он, должно быть, что-то сказал жене, велел ей стоять на месте, а сам развернулся и как молния бросился к камышовым зарослям, к сыну. Вид у него был устрашающий, до конца дней не забуду. Где уж там царственность! От нее и следа не осталось. Он кипел от гнева и ярости – и вдобавок осыпал сына бранью. Ей-богу, я слышал своими ушами!
Сын, в полном ужасе, беспомощно озирался, искал, где бы спрятаться. Но прятаться было негде. Никакого укрытия, кроме камышей у болота. И он, безмозглый дурачок, не нашел ничего лучше, как отступить подальше в камыши и пригнуться к земле. Думал, бедняга, что так его никто не отыщет. Смотреть на это было непереносимо.
Я собрался с духом и уже готовился вмешаться, но отец вдруг замер, словно бы затормозил на бегу, повернулся и зашагал обратно к мосткам, продолжая сердито клокотать. Сын следил за ним из своего убежища, потом снова вышел на открытое место. Видно, в его дурацкой башке засела мысль во что бы то ни стало вернуться домой.