Пучина Сирены
Шрифт:
– Э-э-э… – Юноша прокашлялся и выпалил: – Я – Уголек из Изумрудных Сумерек, из рода Бури и Пепла.
Лун спрашивал его имя, а не родословную, но консортов обычно представляли именно так. Наверное, Буря хотела польстить им, предложив консорта из собственного выводка, но до сих пор отношения с ее отпрысками у Луна как-то не задавались.
– Ты брат Золы?
– Нет, мы не… Ну, только наполовину… – Уголек резко вдохнул, будто собираясь с духом. – Пепел родился с больным сердцем, и наставники не могли его исцелить. Они сказали, что его детям
Лун потер глаза и негромко выругался. «Взрослый, здоровый, и детей уже делать может, но в душе еще птенец птенцом». Птенец, которого любили и баловали – ровно до тех пор, пока не оторвали от родных братьев и не отправили в чужой двор с ужасной репутацией. Лун, будучи в его возрасте, учился подолгу притворяться земным обитателем и постоянно рисковал жизнью. Или узнавал, что можно на время расположить к себе других, переспав с ними. А еще пытался смириться с тем, что нигде не будет в безопасности и кто угодно может ударить ему в спину.
Лун почувствовал себя невыносимо уставшим и сказал:
– Если не хочешь торчать здесь один, спустись по западной винтовой лестнице в самый низ, к приемному залу. Прямо под ним находится чертог учителей. У них там всегда есть еда, и они о тебе позаботятся. – Лун не сомневался, что учителя лишь раз посмотрят на Уголька, и тут же возьмут его под свое крыло. Ведь они позаботились даже о Луне, о диком, никому не нужном одиночке. Ему вдруг показалось, что с тех пор прошла целая вечность, а не чуть больше половины цикла.
Уголек поднял глаза, настороженно, но с надеждой. Лун отвернулся, больше не в силах этого вынести.
Он уже почти ушел, когда Уголек произнес:
– Вечер сказал мне, чтобы я тебя не боялся.
Лун замер. Он вдруг горько позавидовал Вечеру – ведь его положению при дворе ничто не угрожало, и он был окружен столькими выводками, что, наверное, не помнил, какие породил он, а какие нет. Лун сказал:
– Вечер меня не знает.
Чтобы не возвращаться в гостиную, он ушел из опочивален задними коридорами. Оказавшись в открытой галерее, что нависала над этажом королев и центральным колодцем, Лун переменился и спрыгнул вниз. Он расправил крылья, замедляя падение, и приземлился на пол приемного зала.
У фонтана, вокруг чаши-очага, сидели воины Бури и Зефиры. Они с настороженным любопытством смотрели на Луна. Тот, не обращая на них внимания, спустился по лестнице в чертог учителей. Там у очага сидели несколько арборов, но Лун, чтобы никто не успел с ним заговорить, быстро проскочил мимо них и спешно зашагал по коридору к яслям.
У входа, украшенного резными изображениями играющих малышей, он остановился и принял земной облик. Заставить себя переступить порог и войти оказалось очень трудно.
За
Кора, все еще растрепанная ото сна, шла по залу, неся в руках корзину. Заметив Луна, она замерла и уставилась на него.
– Ой, Лун. Я…
– Мне нужно увидеть королевских птенцов.
Она помедлила, но не стала спрашивать зачем. Видимо, за ночь все уже все узнали.
– Они спят, но… – Кора прикусила губу. – Да. Пойдем.
Она провела его в одну из маленьких комнат, примыкавших к главному залу. Трое птенцов спали на груде одеял, окруженные корзинами, тряпичными куклами и фигурками травоедов, выточенными из дерева. Кора присела рядом с гнездом и легонько потрясла детей, чтобы те проснулись. Взяв на руки двоих птенцов-воинов и одного крошку-арбора, она унесла их, не обращая внимания на сонные возражения.
Оставшиеся Стужа, Шип и Горький сели и заморгали, зевая. Маленькие консорты, оба в земном облике, были одеты в старые, поношенные рубахи, а Стужа была в облике арборы, отчего ее шипы и гребешки казались необычно короткими. Несмотря на ранний час, они не удивились приходу Луна, и Горький сразу же попытался забраться к нему на колени и снова лечь спать. Однако Лун усадил его обратно между Стужей и Шипом.
– Я пришел сказать вам, что мне нужно на время улететь.
Стужа, все еще разморенная сном, тут же проснулась и начала возмущаться.
– Ты не можешь улететь. Кто тогда научит Горького летать?
– У меня нет выбора. – Лун сделал глубокий вдох и заставил себя говорить ласковее. – Когда вернется Утес, он научит Горького.
Птенцы замолкли, явно испугавшись. Стужа неохотно уложила шипы.
– Кто-то опять украл семя?
– Нет, ничего такого не случилось. – Все остальные, похоже, уже позабыли про ту историю. Или забыли, что Лун тогда не просто летал с остальными за компанию, а помогал им найти и вернуть драгоценное семя. – Здесь с вами ничего не случится.
Ему казалось, что он хорошо скрывает свои чувства, но Стужа почему-то встревоженно переглянулась с Горьким. Похоже, они о чем-то без слов договорились, после чего маленькая королева повернулась к Луну и заявила:
– Если ты останешься, Горький будет летать.
Горький серьезно кивнул. Вид у него был такой, словно он ради общего блага идет на огромную жертву.
Лун потер глаза. «Ну, здорово, значит, все это время Горький притворялся, чтобы ему уделяли больше внимания». Казалось бы, куда уж больше – самый маленький из королевских птенцов и так в нем купался. Но, наверное, после всего, что он пережил, и этого было недостаточно. А Луну-то все время казалось, что у него получается воспитывать детей.