Пучина
Шрифт:
— А я у васъ была! — раздался около насъ знакомый полный слезъ голосъ Маремьяны по преимуществу. — Вообразите, вчера вечеромъ умеръ, а мн дали знать только съ часъ тому назадъ, да и то не дали въ сущности знать, а сама я зашла…
— Мн и вовсе никто не сказалъ, я мимо шла и узнала, — заговорила грубымъ голосомъ появившаяся тутъ же сорока.
Около покойника, между прочимъ, уже хлопоталъ гробовщикъ, пояснявшій, что надо не только закрыть крышку то и запаять ее.
— Да кто же распоряжается похоронами? — допрашивала Маремьяна.
— Аксинья, — отозвалась сорока. — Аксинья и какой-то управляющій
— Ахъ, я знаю, онъ вчно на кухн у Аксиньи сидлъ, — проговорила Мармьяна. — Несчастный Иванъ Трофимовичт и не зналъ. Еще убить бы могли его эти люди вдвоемъ…
— Говорятъ, Аксинь все завщалъ онъ, — разсказывала сорока. — Да этого быть не можетъ. Врутъ врно!
— Ахъ, онъ былъ такъ слабъ, она его заставила сдлать духовную, — прослезилась Маремьяна. — Вотъ что значитъ, что мы вс разъхались на лто…
Въ квартиру Ивана Трофимовича стали набираться люди. Никто не смлъ приблизиться къ гробу, вс старались стоять въ другой комнат. Гробовщикъ со своими помощниками хлопоталъ о томъ, чтобы гробъ закупорить герметически. Эти люди и читальщики разсуждали о томъ, что покойникъ какъ начнетъ лопаться, такъ тогда «воды не оберешься, ежели не закупорить», и приводили примры, какъ одинъ покойникъ «точно изъ пушекъ стрлялъ», а другой «крышу выперъ — разбухъ и выперъ». Между Маремьянами шли немолчныя сплетни объ Аксинь, о томъ, какъ смла она со своимъ любовникомъ распоряжаться похоронами, не извстивъ никого изъ друзей покойнаго. Квартира Ивана Трофимовича превратилась въ какой-то базаръ, гд люди сновали взадъ и впередъ, говорили, спорили, бранились. Я и Прибыльскій отошли въ сторону въ ожиданіи панихиды и молчали: насъ обоихъ поразили и эта неожиданность смерти, и страшный видъ покойника, чернаго, какъ уголь, съ обрамленнымъ сдыми волосами лицомъ. Вдругъ около меня раздался неожиданный вопросъ:
— Вдь это же несомннно, что онъ былъ моимъ отцомъ?
Я обернулся къ Прибыльскому: онъ былъ блденъ и смотрлъ какъ-то особенно сосредоточенно въ пространство. Я не могъ ничего ему отвтить: не хотлось лгать, не хотлось и говорить правду. Впрочемъ, онъ, казалось, и не ждалъ отвта, погрузившись въ думы. Въ это время явились священникъ и дьячокъ, въ комнат запылали свчи и началась служба. Маремьяны молились на колняхъ и плакали. Мой ученикъ стоялъ неподвижно, какъ-то безпомощно опустивъ свчу, съ которой воскъ, какъ слезы, такъ и капалъ на паркетъ. Когда стали гасить свчи, онъ даже и не замтилъ, что у него взяли изъ рукъ незагашенную имъ свчку.
— Пойдемте, — сказалъ я ему, взявъ его за руку.
Онъ очнулся, слегка вздрогнувъ.
— Нтъ, нтъ, Викторъ Петровичъ, я не желалъ бы такъ прожить, — заговорилъ онъ въ волненіи, выйдя на улицу. — Нтъ, нтъ, это совсмъ не веселая была жизнь. Въ пучину какую-то онъ попалъ…
И, взявъ меня подъ руку, онъ рзко спросилъ меня:
— Нтъ, скажите откровенно: вдь я могу многаго добиться, вдь у меня есть характеръ?
Да, у него былъ характеръ и онъ многаго могъ добиться, но въ какую пучину могло затянуть его и его себялюбіе, такое же чудовищное, какъ и у его отца, — это было трудно предугадать.
На другой день появилась утромъ въ газетахъ, въ траурной кайм, публикація о смерти Ивана Трофимовича
IX
Почти каждое воскресенье въ теченіе двухъ лтъ посл поступленія въ училище Александръ Прибыльскій былъ моимъ постояннымъ гостемъ. Знакомое мн училищное начальство не могло нахвалиться имъ: прекрасный ученикъ въ класс, замчательный фронтовикъ, строгій исполнитель дисциплины, онъ не заслуживалъ ни отъ кого ни одного упрека и вс впередъ знали, что онъ выйдетъ изъ училища однимъ изъ первыхъ и, вроятне всего, первымъ: будетъ записанъ на мраморную доску. Я, пользуясь его исключительнымъ довріемъ, зналъ даже боле — зналъ, чгго онъ сдлаетъ все отъ него зависящее, чтобы и въ офицерскомъ званіи сдлать быструю карьеру: академія, серьезное изученіе военныхъ наукъ, все это уже входило въ его дальнйшіе, тщательно составленные планы будущаго… Онъ, какъ я подшучивалъ надъ нимъ, жилъ по циркулю.
— Ахъ, если бы война! — сказалъ онъ мн однажды, разсматривая карту военныхъ дйствій только-что начавшейся тогда франко-прусской войны и отмчая булавками съ флагами движенія войскъ и ходъ битвъ.
За этимъ занятіемъ, какъ ребенокъ за постройкой карточныхъ домиковъ, онъ могъ проводить цлые часы, обдумывая и обсуждая, что вошло бы, если бы тотъ или другой отрядъ двинулся не въ ту, а въ другую сторону.
— Ну, да спасетъ насъ судьба отъ этого бдствія, — проговорилъ я въ отвтъ на его восклицаніе.
— Какое же бдствіе? — возразилъ онъ поспшно. — То, что убьютъ во время войны тысячи людей? Такъ вдь они и безъ того умерли бы годомъ или десяткомъ лтъ позже? Не все ли равно? Помните, какъ морякъ отвчалъ на вопросъ о томъ, какъ можетъ онъ не бояться моря, гд погибли его предки? Правда, его предки погибли вс въ мор, но вдь и у спрашивавшаго вс предки погибли на постели, однако, онъ не боялся же ложиться на постель? Право, это все одно и то же. А война нужна, она необходима для освженія воздуха, для прогресса.
— Очень ужъ вы безапелляціонно это говорите, — замтилъ я. — Есть люди, научно образованные, которые говорятъ совершенно другое. Вотъ, напримръ…
Онъ перебилъ мою рчь:
— Нтъ, нтъ, это пустяки! Безъ войны нельзя жить: борьба — это законъ, природы, одолвать и побждать должны сильные; посл войны пробуждается энергія и у побдителей, и у побжденныхъ, миръ — это застой и болото, развивающіе только плсень, тину, развращеніе и деморализацію; война и только война создаетъ важныхъ подвижниковъ, патріотовъ, героевъ…
— А помните заключеніе Прудона въ его «Войн и мир»? Онъ прямо говоритъ: «Человчество не желаетъ боле войны».
— Ахъ, что понимаютъ вс эти кабинетные ученые! Они говорятъ: «Человчество не желаетъ боле войны», а человчество только и движется впередъ борьбою…
Онъ засыпалъ меня цлой массой горячихъ и страстныхъ фразъ въ защиту войны и потомъ, смясь, закончилъ:
— А о масс убитыхъ пусть ужъ плачутъ нервныя барыни! Я лично готовъ бы хоть сейчасъ идти подъ пули: побдить или умереть! Вдь умереть все равно придется рано или поздно, а тутъ, кром смерти, есть еще шансъ выиграть побду, отличиться, стать во глав другихъ людей.