Пудра и мушка
Шрифт:
– Дорогая леди, разве можно было пробиться к вам? – взмолился Фейрфакс. – Ведь вы окружены поклонниками. Клеона негромко и счастливо рассмеялась.
– Я уверена, что вы лукавите, сэр! Вам нравится дразнить меня! – Ее взгляд перекочевал на стоящего за лордом Филиппа.
Фейрфакс подтолкнул того.
– Госпожа Клеона, разрешите представить вам человека, только что прибывшего из Парижа и совершенно онемевшего от вашей красоты. Я правильно передаю ваши слова? – Он мельком взглянул на Филиппа. – Мистер Жеттан, о котором мы все
Клеона смертельно побледнела. Она почувствовала головокружение и сильно стиснула пальцами свой веер. На какое-то мгновение ей почудилось, что она обозналась. Это не мог быть Филипп. Этот изысканнейший франт, что низко ей кланялся! Когда он заговорил, все сомнения отпали: это был именно он, Филипп! Как она могла не узнать его?
– Мадемуазель, не смею надеяться быть удостоенным чести считаться допущенным в круг ваших почитателей, – учтиво произнес он, – но я смотрел на вас и, когда вконец обезумел, лорд Чарлз сжалился надо мной, за что я ему бесконечно благодарен.
Клеона силилась что-то сказать в ответ, но как будто онемела. Она ошеломленно смотрела на него, медленно переводя взгляд с напудренных локонов его парика на усыпанные бриллиантами пряжки туфель. Филипп! Перед ней стоял Филипп!
Филипп – весь в шелках и кружевах! Филипп, напудренный и накрашенный! Усеянный драгоценными камнями и с отполированными ногтями! Ей казалось, что ей это снится. Это было немыслимо, невозможно!
– …В самых смелых своих мечтах я не надеялся увидеть вас здесь, мадемуазель! Вы тут с мадам Шартери? Я угадал?
Клеона пыталась собраться, но ее охватила непреодолимая немота.
– Н-нет, я… я тут с моей тетей, леди Малмерсток, – ответила она.
– Леди Малмерсток?.. – Филипп поднял изящным жестом свой лорнет и стал сквозь него осматривать зал. – Ах да, леди в яблочно-зеленом платье! Как же, я ее прекрасно помню.
– О.. так вы ее… знаете? – спросила Клеона, не в силах оторваться от его лица.
– Я имел счастье встретить ее несколько дней тому назад. Не вспомню только, где?..
– П-п-правда? – Клеоне все это чудилось кошмарным сном.
Филипп присел рядом.
– Вы давно уже в городе, мадемуазель? Тут все так безнадежно скучно, вы согласны со мной? – для большей убедительности он подкрепил свои слова выразительным жестом.
Возмущение начало понемногу пересиливать немоту. Как смел Филипп говорить с ней так занудно и безразлично? Словно они были абсолютно не знакомы?
– Я в Лондоне почти целый месяц, и мне здесь нисколько не скучно. Мне тут очень нравится.
Его брови очень медленно изогнулись вопросительной дугой.
– Вы меня возвращаете к жизни! – сказал Филипп, перемежая английский и французский языки. – Когда все вокруг помирают со скуки, сколь радостно встретить того, кто так непосредственно веселится! – Он посмотрел на нее с нескрываемым восхищением. – Вам, несомненно, больше к лицу веселье, чем печать уныния, что застыла
– Клеона чувствовала, как ее все глубже и глубже затягивает этот водоворот.
– Я рада увидеть одобрение в ваших глазах, сэр. Вы недавно из Парижа?
– Около двух недель. Успел насквозь пропитаться этим проклятым туманом. Я уже было собрался обратно во Францию. Но теперь, – он отвесил учтивый поклон, – я должен благодарить судьбу, что не позволил себе этот поспешный шаг…
– Неужели? – кисло сказала Клеона. – А как вы нашли сэра Морриса?
– Я никак не могу его разыскать, – недоуменно ответил Филипп; в глубине его глаз вспыхнул озорной огонек. – Я просил его, чтобы он оказал честь посетить мой дом…
– А вам не лучше было бы лично известить его о своем приезде? – ее голос задрожал.
Филипп от неожиданности встрепенулся.
– Мадемуазель, верно, изволит шутить? В деревню? В такую погоду? – его всего передернуло.
– Понятно, – пролепетала Клеона и подумала, что он говорит правду. Она начала раздраженно ковырять каблуком пол. Филипп не отводил глаз.
– Какая изящная маленькая ножка, – мягко сказал он. Ножка молниеносно спряталась.
– Как это жестоко! Сие зрелище определенно вдохновило меня на мадригал.
– Вам нравится потешаться надо мной, сэр? – Что вы! – возмутился Филипп. – Разве вы можете служить пищей для забавы или намеком на насмешку? Вы вызываете только кристально чистый восторг и восхищение. Мой глаз, милая мадемуазель, удивительно тонко чувствует красоту, и не имеет значения, где эта красота – в лице или ножках: глаз начинает нашептывать мозгу, а там расцветает мадригал. Я полагаю, что вам их посвящают целыми сотнями? Я наслышан о ваших ослепительных победах, я чуть не умер от ревности, увидя вас наяву.
– Я вам не верю, – хихикнула Клеона.
– Не верите? Ах, если бы я только смел надеяться!
– Я вас решительно не понимаю, сэр! На что надеяться?
– Я только прошу, как милости, воздать должное вашим маленьким ножкам.
– Мистер Жеттан, я тоже прошу, чтобы вы, наконец, перестали делать из себя посмешище.
– Если обожание выглядит в ваших глазах смешно, то я должен немедленно подчиниться. Ради вашей единственной улыбки я готов на все, за исключением того, что не в моей власти.
Глаза Клеоны заблестели.
– Вы изрядно преуспели в искусстве лести, сэр.
– Что вы! В чем угодно, но только не в этом, даже когда это так необходимо, как сейчас, – Филипп широко улыбнулся.
– Вы меня удивляете, сэр! Я всегда считала Париж родиной лести.
– Поверьте, это просто клевета. Париж учит умению восхищаться.
– О-ля-ля! – Клеона тоже умела притворяться. – Вы так глубокомысленны, мистер Жеттан! Боюсь, что я не в состоянии уследить за вашей мыслью. Ведь я всего лишь недавно приехала из деревни. – Она произнесла последнюю фразу достаточно колко.