Пудра и мушка
Шрифт:
– Неужели это ты, который всего шесть месяцев назад считал себя вполне состоятельным, имея три камзола?
Филипп вернулся к камину и скорчил выразительную гримасу, обращенную куда-то вдаль.
– Ах, эти прошлые времена! С ними все покончено, навсегда!
Том бросил на него проницательный взгляд.
– Как все покончено? А Клеона?
– А-а! – Филипп заулыбался. – Это совсем другое дело. Я должен поблагодарить тебя за твое письмо. Том.
– Так ты вернулся из-за моего
– Отчасти да. Она сейчас в Лондоне?
– У Салли Малмерсток. Ее тут уже приметили. Салли таскает ее с собой повсюду. У нее завелись поклонники. – Его глазки быстро заморгали.
– Ого!-сказал Филипп, наливая себе из графина, что стоял на маленьком столике, бокал бургундского. – Понятно. Значит, она на меня разозлилась, не так ли?
– Полагаю, что да. Саттерсвейт написал, что ты с Банкрофтом дрался на дуэли за честное имя какой-то французской девушки. Верно?
Филипп отхлебнул глоток вина.
– Чушь собачья! На самом деле мы дрались как раз из-за Клеоны.
– О-ля-ля! Ты ей, конечно, все расскажешь?
– И не подумаю.
Том недоуменно уставился на племянника.
– Я тебя не понимаю. Уж не задумал ли ты какую-нибудь хитрую игру, а, Филипп?
– Возможно. По правде говоря, не знаю! Я ей благодарен за уроки, но в то же время я оскорблен и зол! Наш маленький Филипп очень сердит, – добавил он по-французски. – Он все же постарается разобраться, любит она его или разукрашенную куклу. Может, это выглядит глупо, но что бы ты посоветовал мне?
– Значит, теперь ты считаешь себя разукрашенной куклой? – вежливо поинтересовался Том.
– А кем же еще?
– Вот те раз! – сказал Том и глубоко задумался.
– Я хочу, чтобы она любила меня, а не мои наряды, вздохи и комплименты. Разве это не понятно?
– Не совсем, – ответил Том. – Я разделяю твои чувства. Но что же тогда нам остается делать?
– Заняться моим багажом, – резюмировал Филипп, бросив беспокойный взгляд в сторону окна. – Я, кажется, слышу экипаж.
– Нет, это что-то другое. – Том прислушался.
В холле звонким эхом раздавались голоса. Филипп рассмеялся.
– Это, должно быть, Франсуа. Я полагаю, что Моггат ему явно не приглянулся.
– Клянусь всеми святыми, что Моггату тоже вряд ли кто придется по душе. А кто тот, другой?
– Это Жак, мой грум и мастер на все руки.
– Ну у тебя и свита!
– А как же иначе? – пожал плечами Филипп, усевшись рядом с дядей и вытянув ноги к огню.-Хей-хо! Не нравится мне эта погодка…
– Она никому не нравится. Что ты собираешься делать, раз уж вернулся?
– Кто знает? Отдам визит вежливости лондонскому обществу. Немного поразвлекаюсь… это уж обязательно! Куплю дом.
– Ты собираешься
В глазах Филиппа заплясали озорные искорки.
– Да, я непременно предстану перед Клеоной, именно таким, каким она хотела меня видеть: степенным, чванливым и самонадеянным хлыщом. Хотя, поверь мне, я вовсе не такой!
Том посмотрел на него.
– Пожалуй, ты прав: ты не медлительный.
– Так я им стану, – пообещал Филипп, – а также очень томным и печальным.
– Конечно, ведь это же модно. Но разве ты теперь это все приемлешь?
– Это меня мало вдохновляет. – Он перешел на французский: – Я маленький и неугомонный! Маленький Филипп с разбитым сердцем, но очень большой оригинал. Хи-хи, я должен тосковать по дому! Это неизбежно.
– Значит, Париж стал уже твоим домом? – удивился Том. – Тебе в самом деле нравятся эти французишки?
– Нравятся! А за что мне их не любить?
– Я-то думал, что как раз наоборот. У тебя там и друзья появились?
– К тому же в изобилии! И все стремятся прижать меня к своей груди.
– Не может быть! Кто же имеет честь быть в кругу твоих друзей?
– Сен-Дантен… Ты его знаешь?
– Встречался. Он высокий, темноволосый?
– Да. Поль де Вангрис, Жюль де Бержери, Анри де Шателен, о, долго перечислять! Они все так милы и очаровательны.
– А как же дамы?
– Тоже очаровательны. Ты когда-нибудь видел Клотильду де Шошерон или Жюли де Маршеран? Как нахлынут воспоминания… Я даже посвятил одной из них свою самую удачную поэму. Вы непременно ее как-нибудь услышите.
– Что посвятил? – переспросил Том, едва не свалившись со стула.
– Поэму! О жемчужине, трепещущей в ее ухе. Жаль, что ты это не видел.
– Поэму? Посвященную чему?
– Жемчужине, дорогой мой! Это был настоящий триумф.
– Пресвятые небеса! – выдавил из себя Том. – Поэма! Филипп – поэт! Черт меня побери!
– Мсье изволит обедать сегодня дома? – спросил Франсуа. Филипп сидел за туалетным столиком, очень занятый своим лицом. Он утвердительно кивнул.
– Дядя мсье, несомненно, получит приглашение?
– На карточную игру, – ответил Филипп, осторожными движениями разглаживая себе брови.
Франсуа прошествовал к гардеробу и распахнул дверцы. Держа указательный палец у носа, он размышлял вслух сам с собой.
– Голубое с серебром… несколько парадно. Оранжевый… неуместно. Пурпур… пурпур… посмотрим! Филипп достал румяна.
– Я думаю, серый, что надевал к де Флоберу в прошлом месяце.
Франсуа щелкнул себя по лбу.
– И правда! – Он даже удивился. – Ведь это именно то, что нужно!