Пугачев Победитель
Шрифт:
Канцлер сдвинул в сторону документы и хрипло вымолвил:
Ну, за кровь — кровь! Расплачусь с лихвою!
С огневицей молодость Семено Мышкина-Мышецко- го кое-как справилась, но когда болезнь ушла, она оставила измученное ею тело бессильным бороться с другими болезнями. У Семена открылась чахотка, и стало слабеть сердце. Неустанно следивший за его щоровьем Шафонский счет необходимым предупредить отца, что на всякий случай не мешало бы шивать попа. Канцлер выслушал это внешне спокойно, только лицо потемнело да на изрезанном морщинами чбу проступили капли холодного пота.
С этого дня старый князь, словно ожесточившись, примкнул к тем ближайшим советникам «анпирато- 1>1и, которые всегда выдвигали необходимость самых крайних, самых крутых мер. И если сам он не требо- Ц.1 I применения этих крутых мер, то постоянно наво- дил на мысль о них, напоминая примеры из русской истории.
— Великий князь
'>ти слова падали на подготовленную почву, и «ан- нпрлтор» издавал указ за указом, нажимая на без того » I г озлобленное население, особенно на крестьянство. Одним из этих указов требовалась сдача в казну всех •лишних» колоколов. Этот указ был понят, как тре- Воинние сдачи в казну всех колоколов, а неведомые люди поспешили разъяснить и цель указа: «царь обязался родичам татар да башкиров, побитых в Москве и других городах, дать богатый выкуп, и ежели меди не хватит, то будут отбирать из храмов ризы, чаши, подсвечники и прочую церковную утварь». В Серпухове в воскресный день к старому собору святого Владимира, когда там шло торжественное богослужение, подошел сильный наряд «городовых казаков». Кто-то крикнул, что идут сдирать с икон ризы. Грянул набат. Хлынувшая с близкого торга толпа крестьян набросилась на казаков и нескольких убила. Беспорядки охватили весь серпуховский округ.
Тогда «анпиратор» разослал по ближайшим к Москве городам «увещание», в котором говорилось, что церковные сокровища и не думали отбирать, а что касается недостатка в монете, то идет уже из Екатеринбурга в Москву государева казна. Казенный обоз везет несметное количество золота и серебра, нужды в деньгах не будет.
Это было верно. Обоз с огромным количеством рублевиков и червонцев новой чеканки с изображением «Императора Петра III Феодоровича всея России» действительно шел из Екатеринбурга.
* * *
После взятия «анпиратором» Казани сильно пострадавшие партизанские отряды под общим начальством Михельсона оказались оттиснутыми далеко на север. Положение Михельсона сделалось одно время отчаянным, главным образом вследствие истощения боевых припасов. Однако испытанный и закаленный боец не потерялся. Без пощады отбирая у населения коней и фураж, он почти всех своих пехотинцев перевел на конное положение, а из тех, кого не было времени обучить верховой езде, создал особые отряды тележников и санников. Таким образом его малое войско могло передвигаться с удивительной по тем временам скоро- < |ч.ю, сваливалось, как снег на голову, где никто не и жида л, а потом исчезало, оставив после себя на память трупы изрубленных драгунскими палашами пли гусарскими саблями сторонников «анпиратора». Отличный артиллерийский офицер, особый талант | оторого признавался самим великим знатоком артиллерийского дела, фельдмаршалом графом Румянце- ным, Михельсон приспособился и в этой области. <анрятав в лесных дебрях тяжелые пушки, он в несколько месяцев обзавелся большим количеством орудий совершенно нового образца, таких легких, что их можно было возить на простых деревенских телегах или на санях. Это были знаменитые «шуваловки», изобретенные еще во дни Елизаветы Петровны гене- 1'ал-фельдцейхмейстером графом Шуваловым, но тогда встреченные Военной Коллегией недоверчиво. Однако по распоряжению Шувалова несколько сот таких «шуваловок» были отлиты на принадлежащем ему Шмшмаревском заводе близ Перми, но так и остались лежать там, не будучи принятыми в казну. Михельсон, одно время служивший при Шувалове в ординарцах и исполнявший его поручения, вспомнил об этих забы- и.1х пушках. Когда Казань пала, а орды «анпиратора» пошли на Москву, Михельсон заколебался, не зная, что делать. Его соблазняла возможность пробиться на Петербург, отказавшийся принять «анпиратора», но еще больше манил его план широкого развития пар- I и энских действий как раз там, где прошли первые но агора года деятельности Пугачева и где население vЖе испытало на себе все тяжкие последствия разрушений, произведенных смутой.
Ежели Петербург устоит, туда всегда успею раться,— решил Михельсон.— А ежели уйду отсюда. то кто будет мешать
Он остался
Несколько недель спустя после падения Казани концы» отряд полковника Обернибесова, в составе около полутораста человек при двух полевых орудиях, внезапно вынырнул под Пермью, попытался ворваться в город, занятый пугачевцами, но при первых же выстрелах местного гарнизона бросился бежать, оставив по дороге одну из своих пушек. Успех окрылил пугачевцев, и местный комендант из казацких старшин Трифон Лодыжкин, оставив город под охраной нескольких десятков «городовых казаков», метнулся за убегавшим Обернибесовым. С ним было около тысячи конников и два пехотных батальона с четырьмя полевыми пушками. В семи верстах от города гусары и драгуны Обернибесова, видимо, окончательно потеряв голову, ринулись в Галахов овраг, бросив по дороге и последнюю пушку. Пугачевцы — это были исключительно конники — с криками торжества влетели на рысях в овраг и наткнулись на завалы из срубленных деревьев. Из-за завалов по ним ударил град картечи, бившей в упор, а сверху посыпались ружейные пули неведомо откуда появившихся егерей. Удар был такой неожиданный, что вся пермская конница кинулась в бегство, бросив свои четыре пушки. Но и выход из оврага был уже прегражден словно из-под земли выросшими засеками и оттуда шла пальба. Началась бойня. Спастись удалось немногим.
Тем временем подошли два батальона, убежденные, что идет расправа с царицыными слугами. Когда и на них брызнула картечь из скрытых за лесом пушек, они тоже кинулись в бегство. Весь гарнизон Перми оказался уничтоженным. Победители ворвались в город на плечах немногочисленных беглецов. Город сдался, но оказав ни малейшего сопротивления, а с ним в руки Михельсона—ибо отряд Обернибесова был только частью сил Михельсона—попала огромная добыча, наиболее ценной частью которой было большое количество боевых припасов в местных складах.
Многие впоследствии ставили в упрек Михельсопу беспощадную суровость, с которой он расправился в Перми с попавшими в его руки сторонниками Пуга чсна. Число расстрелянных по приговорам военно-по- сного суда разными местными летописцами определятся по-разному. По записям Зубарева, пономаря, всего ьило казнено около 400 человек, тогда как в записках | раснорядца Лутохина говорится о двух без малого тысячах. Достоверно известно, что когда горожане прислали к грозному «енаралу Михельсону» смиренно молившую о милости депутацию, тот ответил:
— А где были вы, почтенные, когда Лодыжкин с товарищами забавлялись, кроша саблями взятых и плен беззащитных людей на соборной площади? А где (•или вы, когда мятежники резали женщин и детей даже в храмах?
Давший весьма подробное описание пермских собы- гий заводской мастер Хольмстрем, обрусевший швед, между прочим, писал: «Накануне прихода генерала Михельсона в местном остроге содержалось около восьмисот дворян и бывших чиновников, а также до пятидесяти человек православного духовенства. Почти каждый день Лодыжкин отбирал из нас человек двадцать и предавал лютой казни. Я лично оплаки- II к ю моих двух дочерей и мужа старшей из них. Особливо зверски Лодыжкин поступал с духовными hi цами, даже теми, кои присягнули, страха ради, Пугачеву. На моей памяти было повешено шесть священников и семь дьяконов. Так погиб и семидесяти- |игилетний архимандрит Арсений, которого злодеи •арыли живым в могилу, заставив старца руками вырыть себе яму.
Когда гусары растворили двери нашей тюрьмы и г I али нас выводить, мы решили, что это переряженные 1Лодеи, которые поведут нас на казнь. Я никогда не hi буду того чувства, с коим мы увидели генерала Михельсона и его офицеров на площади перед собором Гу т же висели трупы двадцати главных помощников Модыжкина и он сам, но никто на них не смотрел. Ми, заливаясь радостными слезами, обнимали друг л руга, говорили: «Христос воскресе!» и лобызались».
В обширном, но дошедшем до нас лишь частично, письме Михельсона к Румянцеву о пермском периоде его деятельности говорится, между прочим, следующее: «Всеми своими успехами, ведомыми Вашему сиятельству, обязан я тому мудрому правилу, которое воспринял от вас же, великий воин: неприятелю не надо давать опомниться; ежели он обратился в бегство, его надо все время колотить по затылку. Так я и поступил по взятии Перми. Разгромив тамошнее скопище и перебив множество злодеев, я пощадил только трех из сложивших оружие, кои по всем данным, служили самозванцу против воли или по безвыходности. Их я забрал в свои отряды и по долгу чести и совести свидетельствую, что лишь весьма малое из них число обмануло доверие, за что и потерпело наказание. Прочие же, вернувшись в строй до конца исполнили свой долг, и многие искренним своим раскаянием и служебным усердием весьма искупили свой грех перед государыней и родиной, почему я в подробном своем рапорте ходатайствовал о их награждении».